Анри Труайя - Екатерина Великая
В день крещения, после совершения таинства, императрица принесла Екатерине на золотом подносе ордер на выдачу ста тысяч рублей и несколько украшений в ларчике. Это плата за материнство. Деньги были очень кстати, ибо, по собственному ее признанию, Екатерина сидела «без гроша», «в долгу, как в шелку». Но украшения ничего, кроме разочарования, не вызвали. Как она пишет, «это было жалкое ожерелье с сережками и два несчастных колечка, какие я постыдилась бы дарить даже горничной. Во всем ларце не было ни одного камушка дороже ста рублей». Через пять дней, пока она раздумывает, как лучше употребить деньги, приходит секретарь канцелярии императрицы барон Черкасов и умоляет ее отказаться от этой суммы, ибо казна Ее величества пуста. Екатерина возвращает деньги (через три месяца они к ней все же попадут), а вскоре узнает, что эти сто тысяч рублей были вручены ее мужу. Действительно, Петр потребовал подарка не меньше, чем был дан ей, в связи с рождением, к которому он, по-видимому, не был причастен. Наверное, он хотел получить вознаграждение за свою супружескую невезучесть, ставшую всем известной?!
Из своей спальни Екатерина слышит отзвуки праздников, балов, банкетов и фейерверков – словом, всенародного ликования. Через семнадцать дней после родов ее постиг удар в самое сердце: императрица посылает Сергея Салтыкова доставить шведскому королю весть о рождении Павла Петровича. Тот, кого все считают незаконным отцом младенца, примет поздравления, полагающиеся законному отцу. Такая миссия выглядит как разжалование. Он сознает комичность своего положения и покидает Екатерину в горести. «Я жаловалась на усиление боли в ноге, что мешало мне встать. На самом деле не хотела никого видеть, так велико было мое горе».[29]
На сороковой день, в честь празднования выздоровления после родов, императрица разрешает ей наконец увидеть свое дитя. «Я нашла его красивым, и это меня немного обрадовало», – пишет она. Ей показали младенца издалека, пока шел молебен, и тотчас после этого унесли.
1 ноября 1754 года – аврал: слуги наспех устанавливают красивую мебель в комнате по соседству с ее спальней. Моментально это унылое помещение освещается и согревается. Все было как в театре за пять минут до представления. Когда декорация установлена, госпожа Владиславова усаживает великую княгиню на кровати, покрытой розовым бархатом, расшитым серебром, и перед ней проходят все придворные, поздравляя ее. После этого мебель уносят и героиня праздника вновь остается одна в своем углу.
Утешение она находит в чтении. С жадностью набрасывается на «Анналы» Тацита, «совершившие небывалую революцию в моей голове», на «Эссе о нравах и духе наций» Вольтера, на книгу Монтескье «О духе законов». У Монтескье она учится либерализму, ее пугают излишества личной власти, она мечтает о режиме, где царит доброта, равенство и разум. Вольтер учит ее благотворному влиянию ума в ведении общественных дел, когда и деспотизм имеет шансы на успех, лишь бы он был «просвещенным». А Тацит приучает ее анализировать исторические события с точки зрения хладнокровного и беспощадного наблюдателя. Читает она также все русские книги, какие может найти. Не столько в поисках мыслей, способных обогатить ее ум, сколько для изучения языка этой страны. Ибо, несмотря на унижения, на одиночество и страх перед будущим, она по-прежнему верит в свою судьбу на этой негостеприимной земле. Путь возвращения в Германию для нее закрыт. Что бы ни случилось, она должна идти вперед.
В ее небольшой спальне, выходящей окнами на Неву, холодно и сыро. По соседству она слышит, как великий князь и его друзья день и ночь пьют, спорят, смеются и «шумят, как в караульном помещении». Из Швеции до нее доходят через множество уст редкие и тревожные вести. Говорят, императрица уже решила судьбу Сергея Салтыкова. Сразу по возвращении из Стокгольма она пошлет его послом России с резиденцией в Гамбурге. И это будет окончательной разлукой. В конце празднеств он появляется в Санкт-Петербурге, и, дрожа от нетерпения, Екатерина назначает ему свидание в своей спальне. Ждет его до трех часов ночи «в страшных переживаниях». Напрасно. На следующий день через своего приятеля Льва Нарышкина Сергей сообщает ей, что его задержали в масонской ложе до утра. Но Екатерина не так наивна: «Мне стало ясно, как день, что он не пришел, так как не питал ко мне ни уважения, ни любви, хотя я так давно страдала без него, любя его бескорыстно… Признаюсь, мне было очень обидно».
Она пишет ему письмо, полное упреков, и в этот раз он приходит. Встретившись с его пылающим взором, Екатерина мгновенно тает, как в первые дни их романа. «Ему было очень легко утешить меня, ибо я вся стремилась к этому», – пишет она с нежной наивностью. Но очень скоро она догадывается, что Сергей приходит к ней только из чувства жалости. Он уже не говорит ей о своей любви, а лишь советует развлечься, выходить в свет – одним словом, забыть его. Яснее не скажешь: это – тихий разрыв. Сперва она растерянна, затем гордость заставляет ее овладеть собой. Этот удар не обескураживает Екатерину, а, наоборот, придает ей сил. Она решила не страдать более из-за мужчины, даже из-за такого привлекательного, как Сергей. «Я приняла решение давать понять тем, кто причинял мне столько горя, что лишь от меня зависит, будут ли обиды безнаказанными», – пишет она. Первое проявление этого юного бунтарства: она решает явиться при дворе 10 февраля не как жертва, а как победительница, заказывает себе к этому дню великолепное платье из голубого бархата, вышитого золотом. Ее появление в салонах вызывает восхищение и удивление. Материнство украсило Екатерину. Она догадывается, что кое-где есть у нее недоброжелатели, но это лишь прибавляет ей упорства и сарказма в суждениях. Ее любимая мишень – Шуваловы. Ее остроты повторяют, комментируют. Все удивлены. Где та наивная и податливая великая княгиня последних лет, над любовью которой столько потешались? Родилась новая Екатерина. Возможно, случилось это одновременно с рождением сына. Это была недоверчивая, решительная и твердая Екатерина. «Я держалась очень прямо, – пишет она, – ходила с высоко поднятой головой, напоминая скорее лидера многочисленных заговорщиков, чем униженного и подавленного человека». И добавляет, что, увидев такое превращение, «Александр Шувалов и его друзья какое-то время не знали, как им поступить».[30]
Но тут она ошибается, это была лишь иллюзия. Хотя Екатерина и держится высокомерно, придворных хищников она еще не смирила. Может быть, некоторые из них понимают, что их высочество набирает очки и что теперь с ней надо считаться для сохранения равновесия в политических комбинациях. Весною 1755 года Сергей Салтыков отбывает на свою должность в Гамбург. Его отсутствие создает ужасную пустоту в жизни Екатерины. Но она из гордости запрещает себе жалеть об этом мужчине, который пресытился ею. И никогда более она его не увидит.[31]
