Александр Сладков - Швабра, Ленин, АКМ. Правдивые истории из жизни военного училища
– ???
– Мы его волочем! Смотрю – очнулся! Зашевелился! Я ему говорю: «Большой, сахар будешь? Глюкоза!» Он говорит «давай». Потом чую запах… А он, скотина, лежит на палатке и курит! Нашел шерпов!!!
– Над бы его поднять… Не сдох бы он там… Эй, Большой!!!
Шорох. Метрах в десяти Большой на карачках выползает наверх. Молча уходит.
– Во блин! Еще обиделся!
Всё ближе к апокалипсису…
Они уходят дальше, а я ложусь на спину. Ноги в сапогах облокачиваю на ствол огромной сосны. Вот если б меня понесли… Я бы даже сахар брать не стал… Курсанты россыпью обходят меня и мое дерево. Десятки, сотни курсантов. Ничего, догоню…
– Штундера, псамое, не видал?
Надо мной нависает багровое лицо взводного.
– Неа…
– Вставай, давай…
Мандрико уходит. За его спиной болтаются два «АКМа». Я остаюсь лежать с закрытыми глазами.
– Эй, Слон! Подъем! Не спи, замерзнешь!
Охотников Коля. Хорошо быть таким. Фигура – скелет, перетянутый жилами. Правда, с лицом не повезло. Вылитый Петр Мамонов. Группа такая в Москве есть, называется «Звуки Му»… Так вот их лидер…
– Давай-давай! Пойдем! Держись потихоньку за нами.
Еле передвигаем ноги. Наша микрогруппа: я, Охотник, Левкин и Джикирба.
– Ребят, попить нет ни у кого? Я свое еще вначале выпил…
– Откуда…
Ещё ближе…
И вдруг. Оазис посреди Сахары, подарок судьбы. Перед нами поляна. На ней «Москвич» ядовито-желтого цвета. Капот поднят. Рядом одеяльце расстелено. Папа с мамой сидят. Детки малые. Мальчик и девочка. На одеяльце провизия и… Квас, лимонад, даже молоко в бидончике. И мы, четыре морды с «калашниковыми», молча, как хулиганы, окружаем весь этот достархан. Берем, не спрашивая. Выливаем в себя все жидкое. Захлебываясь, икая… Гражданские на нас смотрят широко раскрытыми глазами. Столбняк. Даже дети не плачут. Курсант Джикирба подходит к машине. Заглядывает под капот. Выламывает белый пластмассовый бачок с жидкостью для обмывания стекол. По очереди выливаем его содержимое на свои головы. Левкин бросает бачок на траву. Без единого слова уходим… Политработнички. С большой дороги.
* * *Привал. А что, командиров нет, когда хотим, тогда и объявляем. Десятый раз перематываю портянки. Вид у них, мягко говоря, несвежий. Кряхтя, с усилием натягиваю на распухшую ногу мокрый от пота сапог.
– Охотник, кхе, кхе… Мы хоть правильно идем?
– А я знаю? Мы с утра, как выясняется, шли не туда!
Отдыхаем в тени под кустом. Мимо следуют курсанты. Группами и поодиночке. Офицеры идут. Вид у них независимый, будто все ни при чем! Заманили нас в лес и бросили… Считай, на произвол судьбы. Ни один не скажет: «А ну, парни!!! Чего нос повесили? Давайте-ка соберемся! Чего скисли? А ну хвост трубой! Держись за мной! У кого есть силы – помогаем товарищам! Идем спокойно, сообща!» Куда там… Сами бредут еле-еле.
Жидкость, которой с нами любезно поделились гражданские два часа назад на поляне, из нас давно испарилась. Мы опять алчем влаги! И снова подарок судьбы. Снова оазис. Вернее, какая-то чудом не высохшая лужа в лесу.
– Блин, из чего пить-то? Не сурпать же, как чай из блюдца…
– Стой, парни! Есть у меня…
Охотник вытягивает из кармана большой прозрачный целлофановый пакет. Ого, дефицит. Он протягивает им, как неводом, по дну лужи. Так, Джекирба, Левкин… Когда глотает Охотник, солнце бьет лучиком прямо в пакет. Я вижу, как в мутной воде мелькают белые червячки. Их много. Принимаю пакет у Охотника. Допиваю все до конца. Хрен с ним…
Лес густеет. Все чаще попадаются лиственные деревья. Впереди шум голосов. Выходим. Мама моя, ручей! На огромной поляне – пара сотен курсантов. Вповалку на сочной траве. Кто спит, кто загорает. Я на цыпочках подхожу к ручью. Мне кажется, что он исчезнет, если спугнуть. Счастье… Медленно встаю на колени. Автомат съезжает со спины и больно бьет меня дульным тормозом-компенсатором по макушке. Пилотка падает в воду, уплывает. Не обращаю внимания. Полностью погружаю лицо в прохладную воду. Пью, пью, пью! Нехотя вынимаю голову. Фыркаю, дышу глубоко. Блин, как боевой конь на перегоне. Поворачиваю голову – слева, вверх по ручью человек десять курсантов, одновременно, выпятив центр тела, бьют в воду тугими желтыми струями. Усиливают поток ручья. Их моча ярко блестит на солнце, переливается. Мне плевать… Я снова опускаю голову в ручей. Вода пополам с курсантской уриной нежно омывает мой раскаленный череп. Это счастье…
* * *– А это что за волосатая обезьяна?! А ну засунь себе шланг в жопу!!!
У курсанта Папшева хорошее настроение. Он, собственно, ни на кого не ругается. Так, выплескивает положительные эмоции. Ему посчастливилось не участвовать в «марше смерти». Человек, поливающий себя водой из шланга в нашем казарменном умывальнике, медленно поворачивается. Если б это оказался граф Дракула, эффект был бы гораздо мягче. Гораздо… «Волосатая обезьяна»… У Штундера нет кличек, прозвищ, погонял. Его фамилия ужаснее самых страшных имен. Курсант Папшев не ждет. Он испаряется…
А я на марше не сдюжил. Меня сняли с дистанции и отправили в КВАПУ на медицинской «таблетке». На «уазике». Меня и Фэна. А причина в том, что я снял сапоги и решил чуть пройтись босиком. По корням и шишкам. Ноги немного распухли. Немного… Увеличились всего раза в два. Сапоги на них уже не налезали. А Фэн… У него более романтическое расстройство. Фрикционы. Ну, в смысле, промежность… Яйца, короче, натер.
Мы попали в училище за час до батальона. Потом Штундер пришел. И вот я вижу, как наши «минуса» заруливают в ворота.
Я-то уже помылся. Пришел в себя. Смотрю – и плакать хочется. Четыреста мокрых, смертельно усталых курсантов заходят на плац.
– Строиться, батальон!!!!
– Становись!!!
Курсанты через одного теряют сознание в строю. Падают.
– Ложись!!! Сдать оружие!!!
Батальон падает. Прямо на асфальт. Дневальные ходят, собирают автоматы, пулеметы, гранатометы.
– Встать!
Батальон лежит.
– Встать!!!
Кое-кто поднимается. На плацу мечутся две медсестры. Откачивают тех, кто в обмороке. Суют курсантам в нос вату с нашатырным спиртом. Те в ответ дергаются, как кони от удара хлыстом. Вскакивают, тупо оглядываясь по сторонам.
Санчасть забита. Батальон вместо сапог носит тапочки. Боевая готовность, блин, на нуле.
* * *Летняя сессия. Все сдал. Все! Остался экзамен по истории СССР. Майор Черепанов. Эх, майор, дорогой ты мой майор… От тебя зависит, увижу я родное Монино через несколько дней или нет. Упаду в объятия мамы с папой или буду метаться с зачеткой по КВАПУ, как раненый кабан. Пока не пересдам эту долбаную историю…
