Павел Басинский - Лев в тени Льва. История любви и ненависти
«Утром за кофе у Лёвочки с Лёвой был горячий спор о счастье, о цели жизни, а началось с того, что Лёва говорил о перемене еды и вообще о недовольстве форм нашей жизни, – пишет в дневнике Софья Андреевна. – Лёвочка ему очень умно и хорошо говорил, что всё зависит от себя, от жизни изнутри, а не извне…»
Софья Андреевна была в растерянности. Ведь в данном случае спор в первую очередь касался ее – она была на хозяйстве в яснополянском доме, и перемена часов принятия пищи была для нее не пустяком. По-видимому, это и имел в виду отец, когда говорил, что сын с матерью заодно, то есть оба придают слишком большое значение еде. Сын пытался доказать отцу, что он такой же человек, как Маша и Чертков… Понятна его обида на отца, который выделял Машу и Черткова за то, что они ему преданно служат. Отец то ли не оценил этой обиды, то ли, напротив, пожелал подлить масла в огонь и обвинил сына в том, что гигиенические заботы о себе он принимает за нравственность. Это был болезненный укол, потому что в то время со здоровьем Лёвы уже началось твориться что-то неладное. Он подозревал в себе катар желудка, говоря современным языком – гастрит. Из-за этого и случился спор с отцом: Лёва переел во время позднего завтрака (завтракали Толстые в полдень), съел гуся, капусты под бешамелью и почувствовал себя плохо, «…я пишу о еде потому, что мне это интересно, – признается он в дневнике. – У меня, кроме памяти, отвратительный желудок, а здесь так едят, что мне кажется, что у меня катар. Это мой пункт, как говорят мне, но что же делать, это правда, а может быть, и пункт».
А спустя месяц пишет матери из Москвы: «Милая мама, Вы, кажется, взволнованы и в тревожном настроении… Я совершенно здоров, хотя все говорят мне, что я худею, что меня смущает, и действительно, мое здоровье меня постоянно беспокоит».
Когда в марте 1891 года он приехал в Ясную, мать была в ужасе! «Лёва очень страшный, худой, стриженый, лицо всё выбрито, и ест всё яйца и старается пить молоко, мнителен очень».
Это было начало тяжелейшей нервной болезни, которую сразу заметила мать… Но почему этого не заметил отец?
Или заметил, но согласно своим убеждениям не придал этому большого значения? Ибо что значат внешние формы жизни в сравнении с жизнью внутренней? Или Толстой уже тогда понимал, что его сын обречен? Но не физически, а внутренне. Ничего из него не получится! И все его метания, нервы и катар – лишь следствия внутренней несостоятельности человека по недоразумению носящего имя Лев Толстой. Может, поэтому и пронзило отца, когда Лёва вдруг заплакал и ушел из-за стола? Может, поэтому он и написал: «И я полюбил его»?
Точно мы знаем одно: Лёва очень хотел быть собственником, и он стал им. Он стал им в тот момент, когда отец от собственности отказался. Он приобрел то, что отец отбросил от себя как мерзость мира, но не дальше, чем внутри собственной семьи. И в этом было колоссальное противоречие и начало нескончаемого семейного конфликта. Но Лёва этого не понимал. Он был счастлив, что стал самостоятельным и даже состоятельным человеком, как в свое время отец был счастлив, получив после раздела с братьями в собственность свою Ясную Поляну.
Лёва был обречен ступать след в след за отцом, когда его отец уходил всё дальше и дальше… Так вышло и с писательством.
Господин Львов
8 марта 1891 года Софья Андреевна писала в дневнике: «Получили мартовскую книгу “Недели” с Лёвиной повестью. В первый раз напечатали что-нибудь его, под именем Л. Львов. Я еще не перечла рассказа вторично, потому что книга получена сегодня, а я была в Туле. Меня очень волнует писательство Лёвы, особенно в его будущем. Есть ли это явление случайное от впечатлительности и новости явлений жизни, которую он не знал, или это есть начало его литературной деятельности? Хорошо бы если б это стало делом его жизни, тогда он полюбил бы и самую жизнь. Здоровье его и вид стали лучше, но всё он очень худ».
В мартовском номере журнала «Книжки Недели» появился рассказ Льва Толстого «Любовь». Второго Льва Толстого. Льва Толстого-сына. Назваться настоящим именем он постеснялся и скрылся за псевдонимом «Л. Львов», что, видимо, представляло собой сокращенное «Лев Львович».
Это было очень важное событие в жизни молодого человека. Но по горькой иронии судьбы это событие произошло с ним в том же самом году, когда его отец отказался от роли профессионального писателя.
19 сентября в газете «Русские ведомости» появляется письмо Толстого с его отказом от авторских прав.
«М. г. Вследствие часто получаемых мною запросов о разрешении издавать, переводить и ставить на сцене мои сочинения, прошу вас поместить в издаваемой вами газете следующее мое заявление.
Предоставляю всем желающим право безвозмездно издавать в России и за границей, по-русски и в переводах, а равно и ставить на сценах все те из моих сочинений, которые были написаны мною с 1881 года… равно и все мои неизданные в России и могущие вновь появиться после нынешнего дня сочинения».
Опять это был компромисс с женой, потому что за ней все-таки оставалось право издавать и получать прибыль от всех произведений мужа, написанных до 1881 года, то есть от «Детства», «Отрочества», «Юности», от «Севастопольских рассказов», «Казаков», «Войны и мира», «Анны Карениной» и других. Но это был куда более жесткий со стороны Толстого компромисс, чем раздел имущества весной того же года. В права Софьи Андреевны переходили старые, уже изданные и переизданные сочинения, а всё, что написал Толстой с 1881 года, со времени своего духовного переворота, и всё, что он писал в будущем, становилось достоянием всех. То есть всех издателей, ибо отменить их право продавать свои книги и журналы Толстой не мог. Это он этих денег не получал, но тем более обогащал своих счастливых издателей. Получалась странная вещь: издатели могли обогащаться за счет произведений Толстого, да еще и не выплачивая автору и его семье положенного гонорара, а семья не могла.
Это было уже двойное противоречие. Во-первых, Толстой все-таки не до конца отказывался от прав. Софья Андреевна продолжала получать прибыль от старого корпуса произведений мужа, который продолжал жить с ней и волей-неволей пользоваться этими деньгами. Ясная Поляна не была доходным имением. По сути, единственным материальным источником существования супружеской пары и их несовершеннолетних детей были старые произведения Толстою. Во-вторых, отказавшись от гонораров, он перекладывал деньги в карманы издателей вместо того, чтобы, например, раздавать их бедным.
Отказ от авторских прав прошел для Толстого гораздо мучительнее раздела собственности. И неслучайно он решился на него только после раздела. Это была попытка рубить хвост в два приема.
