Георгий Метельский - До последнего дыхания. Повесть об Иване Фиолетове
— Модисткой… — Ольга уже немного освоилась.
— Очевидно, ходите по своим клиентам? Да? Прекрасно. Нашему брату не часто приходится бывать в домах… Простите, вы обшиваете только рабочий класс или также чиновников?
— Всяко бывает… На прошлой неделе к госпоже Одинцовой пригласили — дочке платье сшить к первому причастию.
— К жене сабунчинского полицейского? — Джапаридзе удивленно поднял брови. — Ее благоверный — довольно мерзкая личность.
Ольга смутилась.
— Может, не надо было ходить к ней?
— Что вы, напротив! Если вам и дальше удастся поддерживать связь с этим домом, мы, возможно, заранее узнаем, какую пакость нам готовит глава этого неблагородного семейства.
Джапаридзе поинтересовался, откуда Ольга родом, где научилась шить, живы ли родители.
— Живы… Мать с отцом на Воткинском заводе остались. Старенькие уже. Братик есть, семь сестер…
— Ого! Большая семья… Вы замужем?
Ольга на секунду задумалась и вдруг ответила решительно:
— Нету у меня мужа!
— Что ж, это бывает… А вот у меня семья. Жена, дочурки. Скоро должны прийти…
С этой минуты Фиолетов плохо понимал, о чем же разговор, — он переживал только что услышанное: Ольга сказала, что у нее нет мужа!
— Вы читали свежие газеты, Ванечка? — вернул его к действительности голос Джапаридзе.
— Еще не успел.
— Тогда почитайте. Наше заботливое, великодушное, гуманнейшее и так далее правительство соизволило разрешить организацию профессиональных союзов. Отныне они могут существовать легально, — правда, при условии, если их устав будет зарегистрирован в правительстве… Вы понимаете, Ванечка, что из этого следует?
— Вроде бы догадываюсь, Алеша. Станем организовывать союз на промыслах.
— Совершенно верно. И заняться этим нам надо будет в самое ближайшее время. На первых порах поможет товарищ Макар, но я боюсь, что нам придется с ним скоро расстаться. Наверное, его отзовут в Москву.
Ногин уехал из Баку в начале апреля. На прощальном вечере у Джапаридзе он напомнил бакинским большевикам о том, что правительство перешло в наступление, относительное спокойствие кончилось и надо быть очень осторожными.
И одним из его последних дружеских напутствий было: «Берегите Ваню Фиолетова».
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава первая
Уже больше года минуло с той поры, как Фиолетов ушел из казармы, снял комнату возле вокзала и стал жить там вместе с Ольгой.
Когда первый раз он привел Ольгу к матери и сказал: «Мам, вот моя жена», мать недоуменно, ничего не понимающими глазами глянула на него.
— Как же так, Ванечка? Без венца?.. Или обвенчались уже?
— Нет, мама, не обвенчались мы. У Ольги муж есть.
Мать всплеснула руками:
— Так что же это выходит? При живом-то муже, к тебе пошла?
— Мы любим друг друга, мама.
Мать не слушала.
— Я вот тоже с другим живу, однако твоего отца я не кинула, господь его от меня забрал. А ты? — Она сурово посмотрела на Ольгу.
— А я кинула… Не люб он мне, Александра Яковлевна…
Жить они переехали в так называемый «раствор», бывший когда-то складом, а теперь приспособленный под квартиру, которую им сдал за недорогую цену сочувствующий социал-демократ Иссер Шендеров. Железная гофрированная дверь открывалась не как обычные двери, а поднималась и опускалась с дробным тарахтением и вела в довольно большое помещение, приспособленное под жилье.
Совсем близко шумел неумолчный вокзал, бренчала конка, ругались на стоянке извозчики и ломовики, и все равно здесь было неизмеримо лучше, чем в той лачуге, в которой Фиолетов прожил столько лет.
И главное, рядом находилась Ольга.
Теперь у них была одна жизнь, одни заботы и одни опасности, которые подстерегали их на каждом шагу.
Много событий произошло за полтора года их совместной жизни. И арест девятнадцати активных большевиков, из которых четырнадцать были сразу же брошены в баиловскую тюрьму. По счастью, Фиолетов не пришел на это собрание, проводившееся в доме купца Левита на Гимназической улице… И знакомство на промысле Шамси Асадуллаева с веселым фельдшером по имени Серго Орджоникидзе… И первомайская демонстрация, когда Фиолетов уговорил казаков отпустить арестованных рабочих, которых они вели в участок… И выход нелегальной газеты «Бакинский пролетарий» в июне 1907 года.
Фиолетова избрали членом редколлегии, и ко всем его заботам теперь добавились еще редакторские мытарства.
Он сотрудничал в отделе рабочей хроники, и у него по карманам теперь постоянно были рассованы небольшие листки бумаги с планом будущих заметок или пока еще «голыми» фактами, только что увиденными на буровых.
На заседания редколлегии Фиолетов приходил прямо с промысла. Пока собирались сотрудники, устраивался где-нибудь в уголке поудобнее и, опустив голову на край стола, мгновенно засыпал от усталости. Его будил Джапаридзе:
— Ванечка, проснитесь, уже все в сборе…
Фиолетов вскакивал и, прежде чем надеть очки, долго протирал глаза.
— Я ведь прямо с вахты, — говорил он виноватым голосом.
Он вынимал из кармана заметки и тихонько читал их вслух, вынося на всеобщее обсуждение. К его замечаниям прислушивались все, столько было в них глубокого знания промыслового быта и умения разбираться в самых сложных вопросах, которые волновали рабочих.
Редколлегия проходила всегда на конспиративной квартире по Орловской улице. Большая неуютная комната, вся мебель которой состояла из круглого стола и нескольких табуреток, наполнялась возбужденными голосами. Спорили о каждой заметке и тут же общими усилиями правили ее. Заседали долго, порой с утра до шести часов вечера.
На первом же заседании редколлегии Фиолетов увидел молодую симпатичную женщину, которую ему представил Джапаридзе:
— Ольга Александровна Тарасова или, иначе, «учительница Ольга». Между прочим, недавно бежала из-под ареста прямо из зала суда в Москве. Она вам поможет составлять заметки.
— Что вы, Алеша, — ответила «учительница», — я видела, что написал товарищ Фиолетов, и это не нуждается ни в какой правке. Очень остро и, главное, бьет прямо в цель.
Она жила в городе, и с одного из заседаний они возвращались вместе. Фиолетов пригласил ее к себе, чтобы познакомить с женой. Пили чай с теплым лавашем и узнали, что их гость совсем не Ольга Александровна, а Надежда Николаевна, и не Тарасова, а Колесникова, но говорить об этом, само собой, не следует.
Но, может быть, самое яркое впечатление, которое осталось от этих полутора лет, — знакомство со Степаном Георгиевичем Шаумяном.
Фиолетов увидел его на общебакинской конференции, которая проходила на заводе Хатисова в Черном городе. Стояла отвратительная погода: шел снег, дул норд. Окна в цехе, где собралось более ста активистов, были выбиты, но Шаумян выступал в одном костюме, одетый с подчеркнутой тщательностью. Он говорил негромко, без лишних жестов, и Фиолетова поразила железная логика его речи и тонкий, однако ж ядовитый сарказм, которым он разил меньшевиков. Его красивая, обрамленная волнистыми волосами голова была гордо запрокинута, а выражение лица менялось с удивительной быстротой.
Потом они много раз встречались в Бакинском комитете, на промыслах, в народных домах, которыми заведовал Шаумян, на собраниях и митингах, где с особой силой проявился его ораторский талант.
Собрание актива решили провести в помещении статистического отдела городской управы. Об этом договорился Стопани, он был знаком с начальником отдела, и тот разрешил собраться после четырех часов, когда разойдутся служащие.
До четырех времени оставалось мало, и Фиолетов торопился, шел быстро и не заметил, как ему пересек дорогу Абдула.
— Ванечка! Стой!.. Туда нельзя! — крикнул он шепотом.
— Что случилось?
— Полиция… Солдаты… Я через окошко удрал.
— Ольга там? — У Фиолетова еще теплилась надежда, что она опоздала.
— Там, Ванечка… И еще много, всех я не знаю.
Фиолетов снял очки и стал машинально протирать стекла.
Неожиданно мелькнула смелая до абсурда мысль, и он бросился вперед, но Абдула схватил его за руку:
— Не надо, Ванечка, там их шибко много.
— Ничего. Попробуем отвлечь на себя охрану. Или ты боишься?
Но выполнить задуманное не удалось. Сзади тихонько подкрались двое полицейских и привычно вывернули им руки.
Из здания статистического отдела вывели арестованных, и Фиолетов увидел Ольгу. Она вздрогнула, но тут же взяла себя в руки и ободряюще улыбнулась ему.
Арестованных окружили солдаты, державшие винтовки наготове, конные казаки, впереди стоял жандармский офицер и командир роты. Процессия двинулась.
— Хотел бы я знать, куда нас поведут? — пробормотал Фиолетов.
