Владимир Топорков - Слово о времени и о себе
А потом пошли уже размышления другого плана – а можно ли это печатать, литература ли это или просто графоманский пыл? Для почти сорокалетнего мужчины последнее стало бы таким щелчком по носу, что желание писать исчезло бы навсегда. К счастью, и на этом пути нашлись мудрые учителя – воронежские писатели Гавриил Николаевич Троепольский и Виктор Михайлович Попов. Думаю, читающим людям знакомы эти имена. Первый из них – автор знаменитых «Записок агронома», напечатанных в своё время в журнале «Новый мир» самим Александром Твардовским, всемирно известного «Белого Бима», романа «Чернозём», удивительных рассказов об охоте, природе, человеке «В камышах», «Тугодум», актуальных очерков о защите малых рек, обошедших всю центральную прессу, сатирических пьес. Удивительно разносторонний был талант этого неторопливого с виду, задумчивого, казавшегося усталым человека. И говорил он медленно, тихо, точно взвешивая каждое слово.
В отличие от Гавриила Николаевича Виктор Михайлович Попов, в ту пору возглавлявший журнал «Подъём», будто начинён был энергией; тонкий юмор его, как бы обронённый невзначай, заставлял порой оторопеть, посмотреть на себя со стороны, более взвешенно и внимательно. И имя его в русской литературе было широко известно: романы «Зелёная защита», «Крах», «Дни покоя» и только что вышедший «Один выстрел во время войны» были тепло встречены читателями.
Вот к этим людям и попал я, находясь в Воронеже. Тогда, расхрабрившись, благо «дед Гаврила», как любовно звали его друзья, выставил бутылку коньяка («мои собачки меня кормят» – эту фразу говорил он при мне много раз, когда мы пытались взять «инициативу» в свои руки и выставить угощение из собственного кармана), и это придало смелости – я предложил прочитать мои рассказы. Они и стали моими «крёстными отцами» в литературе. Только со временем смог я оценить эту, если угодно, высочайшую ответственность этих людей, их преданность литературе.
«Дед Гаврила» прочитал мои опусы быстро, хоть и испестрил их значительно, и уже при следующей встрече сказал Виктору Михайловичу:
– Надо печатать. А что автор немолодой – беда невелика. Я ведь тоже только в сорок семь лет первые свои рассказы напечатал. Дал Бог на Твардовского напасть…
Вскоре в журнале «Подъём» были напечатаны два рассказа, затем ещё два, потом отрывки из повести «Из жизни Коровина». Рассказ «Отцовская гармонь» напечатала и «Литературная Россия». Первая книга рассказов «Поздний хлеб» была издана в 1984 году, а затем ещё несколько книг выходили в Воронеже.
В 1986 году меня приняли в Союз писателей СССР. И рекомендовали меня Гавриил Троепольский, Виктор Попов, Юрий Чернов. Двух их них уже нет с нами, но то, что они сделали для русской литературы, время не сотрёт. Вот недавно снова переиздан в Воронеже «Белый Бим чёрное ухо», а киноповесть в постановке О. Ростоцкого не сходит с экранов телевизоров. И книги Виктора Попова регулярно появляются среди разлива детективного и приключенческого чтива и находят своего вдумчивого читателя и почитателя.
Вспоминая об этих людях, невольно задумываешься над словами великого Фёдора Шаляпина, написанными в 1939 году вдали от Родины: «…все мы принадлежим своей стране, своему народу и что мы должны быть с ними не только морально, как я иногда себя утешаю, но физически, всеми шрамами, всеми затвердениями и горбами». Достойней участи для русского писателя, пожалуй, нет!
В связи с этим не могу не вспомнить один эпизод из «перестроечного» времени. Тогда в Липецке проходило совещание секции очерка и публицистики Союза писателей РСФСР. Собрались писатели со всей срединной России. И разговор шёл энергичный, а порой даже жёсткий. Захваченные в полон некоторыми публикациями «демократических» изданий, кое-кто из писателей ополчились против колхозов, чуть не называли их тюрьмой для крестьянина. Гавриил Николаевич сидел в президиуме задумчивый, опершись подбородком на палку, вроде был безучастен. Наверное, не только мне, но и многим моим молодым коллегам показалось, что эта тема его не беспокоит. Да и не мудрено! Сколько ему пришлось воевать с Прохорами семнадцатыми, Недошлёпкиными всех мастей и Гришками Хватами! Одни очерки «О реках, почвах и прочем», опубликованные в «Новом мире», сколько нервов стоили, сколько породили бессонных ночей. А личная его судьба? (Отца Гавриила Николаевича, сельского священника, арестовали в 1933 году за «агитацию против колхозов»).
Но в конце совещания встал Гавриил Николаевич и заговорил тихо, будто размышляя сам с собою, и слова эти отложились в памяти моей на всю жизнь. А говорил он о высокой крестьянской нравственности, российской деревне в целом, о необходимости жить миром и трудиться коллективно на земле и повторил своё кредо, изложенное когда-то, что всё сильнее растёт жажда поиска милых сердцу людей – они на каждом шагу, а всё хочется знать их больше.
Именно тот разговор и подтолкнул меня к роману «Наследство», одна из сюжетных линий которого – судьба русского чернозёма, «царя почв», как величал его Василий Докучаев. Но первая часть романа вышла в свет в 1989 году, а тогда уже было не до чернозёма. На первый план выдвигались разрушители, «перестройщики», для которых судьба Родины была лишь нужной картой в борьбе за власть. И когда глядишь сегодня на зарастающие бурьяном поля, на вымирающие от голода и пьянки российские деревни, невольно ещё раз вспоминаешь Гавриила Троепольского, его меткое слово, сказанное давным-давно, – «эрозия разума».
Да, эрозия разума губит Россию который год подряд. Может быть, поэтому многие честные писатели отложили свои рукописи романов и повестей и взялись за публицистику, другие затаились на время, созерцая, как тяжёлой дубиной колотят сограждан. Есть, правда, и такие, которые, что называется, пустились в пляс, даже массовый расстрел в октябре 1993 года расценили как «шанс сделать широкий шаг к демократии и цивилизованности». Не буду называть имён – думаю, дожившим до сегодняшнего дня стыдно, хотя бы за то обращение к согражданам группы литераторов, опубликованное в газете «Известия» 5 октября 1993 года. Они призывали: «Хватит говорить… Надо научиться действовать. Эти тупые негодяи уважают только силу. Не пора ли её продемонстрировать?» И сказано это было в те дни, когда горы трупов около дома на Краснопресненской набережной и у Останкинской «иглы» ещё взывали к совести, к состраданию.
Да, на наш век выпало немало трудных перемен. Была тяжелейшая война, было сложное послевоенное время. Скажу откровенно, роман «Засуха», который я написал буквально за полгода, – о моей деревне, пережившей то лихолетье, почти картинка с натуры. И герои её ещё живы сегодня. Но даже они не перестают повторять, что время «демократии» обернулось для них куда большей трагедией и безысходностью. Самое главное – у людей отнята вера в справедливость, перспектива заглянуть в завтрашний день. А без этого любая жизнь мертва, она, как засохший бурьян, не способна постоять за себя, сломится от любой непогоды.
