Сергей Колбасьев - Центромурцы
Он улыбался, стараясь быть таким же, как всегда, знакомым голосом стараясь говорить знакомые слова, но чувствуя, что ему не удается.
- Кому и на кой черт? - с неподвижным лицом переспросил Мокшеев. Совершенно просто: финнам - выход к океану, немцам - база для лодок.
- Товарищи! - снова заговорил Плесецкий. - Все наши сухопутные силы заняты обороной Кандалакши, и в Печенгу посылать некого. Нам надо придумать какой-нибудь выход!
- Защищаться! - неожиданно крикнул Мокшеев.- Защищаться надо, а не придумывать! Собирай отряд, Плесецкий.
- Не пойдут ребята, - вмешался Гречик, делегат транспортников.
- Должны пойти, - твердо выговорил Мокшеев.
- А не пойдут, - уперся Гречик.
Болотов продолжал улыбаться, и Плесецкому казалось, что вот-вот он одним словом вконец испортит дело.
От волнения Плесецкий даже высморкался, но, высморкавшись, не утерпел:
- Товарищ Болотов?
- Ладно, - ответил Болотов. - Собирайте на "Аскольде" митинг. Я сам с ними пойду.
Записка, лежавшая в его кармане, гласила: "Жорж! Что вы наделали! Это несбыточно! Жорж, это немыслимо! Нет! Нет!"
С полуночи крейсер его величества "Кокрэн" разводил пары. Четыре вертикальных столба черного дыма неподвижно висели над его четырьмя трубами и расплывались отражением на гладкой воде.
Далеко за полночь на ничьим крейсере "Аскольд" шел митинг. Команда отказывалась воевать. Отказывалась, но с удовольствием слушала ораторов.
С какого-то времени митинги перестали быть делом. Теперь они стали развлечением - редким, но единственным. Ради них стоило не спать.
Смеялись, когда говорил Мокшеев, нелепыми вопросами старались затянуть игру, передавали друг другу огромный медный чайник с чуть теплым, слишком сладким чаем и пили прямо из его носика. Курили до одури, до темноты в батарейной палубе.
Под утро заговорил Болотов. Говорил с бешенством и напором, но сам скучал. Кончил:
- Я иду. Кто еще?
Неожиданно вызвались сорок три добровольца. Хуже Мурманска все равно не будет, а может, будет веселей. Кроме того, Болотов - свой.
В девять часов "Кокрэн" поднял шлюпки, провернул машины и семафором рапортовал адмиралу о своей пятнадцатиминутной готовности. В десять тридцать приняли отряд русских моряков, убрали трап, опробовали машинный телеграф и приготовились к съемке с якоря.
- Кто может их выстроить? - спросил коммандер Скотт, старший офицер крейсера. Перед ним шевелилась непонятная куча разномастных людей и брезентовых чемоданов.
- Кто ими командует? - удивился вахтенный начальник.
Командир отряда мичман Богоявленский, по прозвищу Сопля на цыпочках, растерянно рассматривал чистую палубу.
- Я, - не выдержал Болотов.
- Вы говорите по-английски?
- Иногда. - Болотов был раздражен англичанами, Центромуром, Соплей и собственной глупостью - надо было просто ехать в Питер.
- Пожалуйста, отведите ваших людей в нос.
- Становись! - скомандовал Болотов. Куча вдруг развернулась фронтом.
- Направо равняйсь! Смирно!
На "Аскольде" слова команды, вероятно, не имели бы такого действия, но Здесь чистая палуба призывала к дисциплине. Хорошо выравнивались. Даже слишком хорошо.
- Налево! Шагом марш!
В носовой палубе показали, где сложить чемоданы. Потом предложили помыться. От умывальников провели к подвесным столам, длинным и аккуратно уставленным едой.
Болотов, медленно прохаживаясь между столами, медленно думал, - есть он не мог.
Наверху трелью прокатилась боцманская дудка. Топот, тяжелый гром якорного каната,- очевидно, снимаются.
- Товарищ Болотов, - сказал толстый машинист Белуха.-Посмотри, какие помои дают заместо чая.
Болотов, не глядя, взял кружку и подошел к стоявшему в дверях вахтенному начальнику. Заговорил спокойно, почти тихо.
Англичанин слушал в любезном молчании. Дослушав, сказал:
- Это, конечно, плохой чай, но вполне приличный кофе.
Английские матросы засмеялись. Смеялись долго, весело, с перебоями, вроде заедающего пулемета. От этого смеха темнело в глазах и судорогой охватывало желание ударить *** так близко стоял розовощекий, вежливый лейтенант. Чтобы не видеть, чтобы удержаться, Болотов закрыл глаза.
- Русских офицеров просят пожаловать в кают-компанию, - сказал голос вахтенного начальника. - Будьте нашими гостями.
- Благодарю, - ответил Болотов. - Русским офицерам надлежит оставаться с русской командой.
Теперь он был спокоен, только в ушах остался звон и быстро кружилась голова.
- Халло, Гришки!
Болотов не сразу узнал Пирса и сперва не мог понять, откуда он взялся.
- Идемте с нами, Гришки? - И, не дожидаясь ответа, толкнул Болотова в плечо. - Отлично.
- Нет... То есть иду, но не отлично. Почему-то было трудно устоять от толчка Пирса и неприятно, что Пирс внимательно смотрел в глаза.
- Вот что, Гришки, рассыльный проведет вас в мою каюту, и вы ляжете спать. Повёл бы сам, но мне пора на мостик. Счастливых сновидений!
Спать? И Болотов вдруг вспомнил, что не спал три ночи. Конечно, надо идти спать в его каюту - там будет спокойно, там никто не помешает,
- Спасибо, Пирс!
С трудом различив посыльного, Болотов последовал за ним,
8
-- Вспомним короля! - провозгласил председатель стола.
- Джентльмены - король! - отозвался сидевший на другом конце.
- Король! - ответили офицеры, поднимая рюмки с портвейном. Встал только один в сине-красной форме морской пехоты. Он вскочил и вытянулся во фронт.
- Видите, Гришки? Он солдат, а мы моряки. Моряки никогда не встают из-за стола с рюмками в руках.
- Почему? - удивился Болотов.
- Старая привычка. Одни утверждают, что на парусном флоте помещения бывали ниже человеческого роста и стоять в них было неудобно. Другие ссылаются на качку, гордясь тем, что британский флот преимущественно плавал в открытых морях. Я же склоняюсь к третьей версии: в те героические времена джентльмены к концу обеда не всегда могли держаться на ногах.
Портвейн его величества был очень хорош. Его выдавали даром. Болотов уже знал: так повелось с дней королевы Елизаветы, подарившей бочонок этого благородного вина офицерам одного из своих линейных кораблей. Офицеры прикончили бочонок и верноподданным, но беззастенчивым письмом потребовали еще. Королева прислала, но остальные корабли британского флота, обидевшись, потребовали того же.
Старые традиции были великолепны. Три белые нашивки на воротниках были даны матросам за победы при Сант-Винсенте, Ниле и Трафальгаре. Черные галстуки их оказались до сих пор не снятым трауром по Нельсону. Многовековая организованность радовала в старинных оборотах командной речи, в ударе бронзового молотка председателя по кают-компанейскому столу.
