Ант Скаландис - Братья Стругацкие
Так начиналась любовь с первого взгляда. Как она продолжалась — рассказывать не время и не место, об отдельных повестях речь впереди, и не вот так эмоционально по-читательски, а основательно, подробно, с позиций биографа. В целом же бурный роман со Стругацкими развивался как у всех: охота за всеми вещами любимых авторов, и жадное многократное чтение, и выписывание цитат, и составление библиографий, и перепечатка на машинке, и снятие фотокопий, и ксерокс, и покупка книг на чёрном рынке на Кузнецком мосту и на Пролетарке за сумасшедшие деньги… В Менделеевском институте сформировался по существу неофициальный клуб поклонников Стругацких, также как и я, сходивших с ума по всему написанному ими. Жизнь заставляла нас объединяться. Да, мы были не слишком оригинальны, но мы же ничего не знали тогда об уже зарождавшихся фэн-клубах и будущих конвентах, мы почему-то не догадывались, что при известной степени фанатизма можно писать письма своим кумирам, а при определённой настойчивости реально добиться и встречи с ними, скажем, на семинаре БНа в Ленинграде или на какой-нибудь комиссии по фантастике в Центральном доме литераторов в Москве. Мы как-то не думали об этом. Мы просто читали Стругацких.
И медленно, но верно становились другими людьми.
Лично меня Стругацкие перевернули трижды. Врать не буду, стать писателем я решил намного раньше — чуть ли не до школы ещё. Да и фантастику начал читать и писать задолго до знакомства с ними. Но только когда в мою жизнь вошел Полдень, я осознал окончательно, для чего нужна фантастика, для чего вообще нужно писать и ради чего — по большому счёту, — стоит жить.
Второй раз — это был «Пикник на обочине», который так внезапно, так голову всё моё пижонское, диалектически-парадоксальное, почти манихейское тогда мировоззрение и заставил враз поверить в счастье для всех и даром.
Ещё одним потрясением стал «Жук в муравейнике» — первая книга, которая читалась тёпленькой, только из-под пера, читалась кусками, перемежавшимися нетерпеливым ожиданием от месяца к месяцу — до следующего номера «Знания — силы», — и с каждой главой увлекала всё сильнее, и было уже немыслимо думать о чём-то, кроме этой страшной, неразрешимой проблемы, кроме этого метафизического ужаса, пустившего свои ядовитые корни в таком сверкающем и ласковом, в таком родном и уютном мире… И надежда тлела до последнего, но чудовищный финал обрушился как сама неизбежность, поверг в тоску и отчаяние, а следом пришёл катарсис — очищение через страдание в классическом, эллинском смысле, и это было как отрезвляющая, свежая и отвратительная, отвратительно-свежая струя нашатыря, которая ударила в мозг и разлилась где-то за глазами… С небес на землю? Ну, да. И это тоже очень по-стругацки. Это — «Гадкие лебеди». Ещё одна, быть может, не этапная, но тоже самая любимая вещь. О ней отдельный разговор.
Первый раз я прочел эту повесть в 1980 году, уже знакомый к тому моменту со всеми вышедшими вещами Стругацких. «Лебеди» были самой запрещенной, самой трудно доставаемой, самой скандальной книгой. (О «Граде обреченном» в то время знал вообще лишь очень узкий круг ближайших друзей АБС.) О «ГЛ» знали многие, и ходило огромное количество всяких, зачастую нелепых слухов. О публикации в ташкентской «Звезде Востока» (которую часто путали с тбилисской «Зарей Востока») с помощью хитроумного перечисления гонорара пострадавшим от страшного землетрясения 1966 года; об изъятом тираже этого журнала, о несогласованной с авторами переправке рукописи через границу и бесчисленных изданиях во всех «Посевах», «Чехов паблишерз» и едва ли не «Плейбоях»; о том, как Аркадия Натановича вызывали на Лубянку (а Бориса Натановича — в Большой дом) и задавали один и тот же сакраментальный вопрос: «Ну, и как там ваши птички?» А на чёрном рынке зарубежное издание «Гадких лебедей» на русском языке — и это уже не слух, это правда — стоило 250 (!) советских рублей. Перевести в современные цены — это минимум тысяча долларов, стоимость какого-нибудь антикварного или эксклюзивного подарочного издания.
В общем, когда в перерыве между лекциями я сел в скверике на Миусской площади и открыл наконец-то попавших мне в руки «Лебедей», ожидания были велики. И это оказался тот случай, когда книга не обманула ожиданий. Мне быстро стало понятно, почему её не захотели брать ни в одном издательстве (сколь изощрённым был мой взгляд в 1980 году!). Но главное, это была Литература. С большой буквы. Столь же далёкая от обычной, аккуратно причёсанной советской фантастики, как «Улитка на склоне», как «Второе нашествие марсиан», как «За миллиард лет до конца света»… Ни на какие лекции я уж, конечно, не попал, потому что просто не смог подняться со скамейки, не перелистнув последней страницы. А страница была большая. Бумага — почти папиросная. Пятый экземпляр на машинке, перепечатанный хорошо если не в десятый раз. Можно себе представить, сколько там было опечаток, ошибок и даже пропусков.
А позднее — это было уже в 1982-м, — мне дали на неделю какой-то четвёртый ксероксе парижского, как уверяли, издания (титульный лист отсутствовал, но, скорее всего, это был всё-таки франкфуртский «Посев»). Многие места читались по этому тексту с трудом, но всё же это было издание, вычитанное профессиональным редактором и корректором. Короче, я взялся править свой экземпляр. О, это была долгая, трудная и удивительно приятная работа. Я воссоздавал любимую книгу, как реставратор. Я открывал для себя новые, ранее не читанные слова, фразы, а иногда целые абзацы и даже страницы. А в некоторых местах провалы ксерокса трагически совпадали с пропусками перепечатки, и тогда мне что-то приходилось додумывать, достраивать, дописывать самому. К концу работы мне уже начало казаться, что именно я и написал эту книгу — вот такая мания величия!
И конечно, сколько раз я не перечитывал эту повесть, мне всегда её не хватало: хотелось ещё, хотелось дальше, дальше, дальше… Кто бы продолжил? Самому, что ли, написать? Смешно…
Мог ли я подумать, что тринадцать лет спустя действительно буду сочинять сиквел к «Гадким лебедям» и не просто сочинять, а работать по заказу для публикации в своей стране?! Невероятно!
В предисловии к тому изданию в первом сборнике «Время учеников» я признавался, как легко мне было работать над этой вещью. Давно уже не секрет, что творчество целого поколения фантастов выросло на Стругацких, и, конечно, я с самого начала профессиональной литературной деятельности старательно, последовательнои не без труда (ох, не без труда!) давил в себе естественное стремление подражать их стилю. И как же приятно было расслабиться в тот раз!
Что ещё связывало меня с братьями Стругацкими? В творчестве — всё. А в жизни… Ну, тут уже надо рассматривать двух человек по отдельности.
