Рудольф Зальвермозер - Воспоминания ветерана дивизии Grossdeutschland
Я слез с брони так быстро, как только мог, и спрятался под самоходкой, за мной последовали заряжающий и водитель. У заряжающего была оторвана рука (прямо ниже плеча, и когда я попросил водителя, нет ли у него чего-нибудь, чтобы остановить кровотечение, раненый осознал свое положение и начал кричать: "Моя рука, моя рука, моя рука!". Потом я слышал, что он временно ослеп от вспышки при взрыве. Мне повезло больше. Хотя меня и отправили в полевой госпиталь на несколько дней, мои раны заключались только в нескольких попаданиях осколков в лицо (самый большой кусок был под правым глазом) и ожогов на правой руке и на правой стороне лица но не очень серьезных. Наш командир (обер-лейтенант) был сразу убит при взрыве. И опять, мы не понимали, что произошло, но позднее следствие установило, что это был наш дефектный снаряд. Видимо, когда заряжающий открыл камеру, чтобы извлечь его, медленно работавший запал поджег снаряд, и он взорвался внутри САУ.
В Литве. 1944 г.
Мое четвертое и последнее ранение произошло 8 августа 1944 г. прекрасным летним днем примерно в двух милях от Расейнена в Литве. Наше штурмовое орудие, как ведущая САУ роты, было отправлен в наряд, чтобы изучить действия русских в окрестностях Райсенена. Когда мы спрятались за кустами на холме, я увидел русский танк Т-34, который по диагонали пересекал долину прямо перед нами. Я сделал свой первый выстрел по русскому танку, и в этот момент увидел, как к нам на огромной скорости приближается сверкающий предмет с направления на одиннадцать часов.
Когда ты описываешь, что произошло в бою, то это занимает много времени, однако на самом деле все происходит практически мгновенно. Все, что я знал это то, что приближается опасность, и раньше, чем я смог закричать "Внимание!", полыхнула яркая вспышка и затем ничего, ни звука, ни взрыва. На полном автопилоте я выполз из САУ. Я пришел в себя, встав на колени позади самоходки. Я увидел водителя тоже на коленях, перед собой.
- Что случилось? - спросил я его.
- В нас попал снаряд!
Когда я его спросил, где все остальные, он ответил:
- Они все мертвы.
Как только двигатель САУ зашипел и умолк, я услышал стон и сказал водителю:
- Я думаю, что один из них жив, давай ему поможем.
Когда мы оба вскочили на корму самоходки, то обнаружили, что заряжающий жив, но у него в руке был пистолет, и он собирался застрелиться. Это часто случалось с танкистами, которые видя, что танк подбит, и они не в состоянии его покинуть, предпочитали совершить самоубийство взамен медленной смерти в огне или захвату в плен русскими. Я быстро выбил оружие из его рук и сказал водителю: "Помоги мне его вытащить". Мы попробовали это сделать, но обнаружили, что не можем его сдвинуть с места, потому что внутри САУ все было покорежено, и его ноги оказались зажаты. В этот момент мы услышали стоны нашего командира. Мы перешли на левую сторону самоходки и увидели, что он также прочно зажат обломками, как и заряжающий. В этот момент русский пулемет начал обстреливать нашу неподвижную машину и, как нас учили, мы спрыгнули с самоходки и спрятались позади нее. После этого я стал видеть значительно хуже, поэтому я спросил водителя: "Ты что-нибудь видишь?" имея в виду "Можешь ли ты еще видеть?" Он, очевидно, решил, что я спрашиваю его, не видит ли он русских, потому что он ответил, "Нет". Хорошо, подумал я, в таком случае я тебе помогу, но когда я ему сообщил о своих намерениях, он сказал, "Ты ужасно выглядишь, твои руки и лицо!" Только в этот момент я понял, что я ранен. Обе руки были обожжены правая настолько сильно, что кожа скручивалась. Моя рубашка была полностью сожжена со стороны правой руки, и когда я дотронулся до лица и головы, все, что я почувствовал это липкая масса. Более того, мои волосы полностью сгорели и кровь текла по лицу. Принимая во внимание степень моих ранений, невозможно было поверить, что надо было сказать мне о моем ранении, чтобы я понял, что со мной что-то не в порядке!
С осознанием пришла боль, и я обнаружил, что единственным способом облегчения мучительного состояния моих рук было держать их поднятыми. Так я и спустился с холма, едва видя следы гусениц, которые наше штурмовое орудие оставил на траве, к гравийной яме, где меня ждали безопасность и помощь. К этому времени все, что я мог видеть это молочные пятна перед глазами. Тут я услышал как кто-то спросил: "Кто это?".
- Руди, из самоходки 5141, - ответил я.
- О Боже, - воскликнул невидимый мне камрад, -кто-нибудь остался жив?
- Да, - ответил я, - трое других ранены, но мы не можем их вытащить и им нужна помощь.
- Хорошо, - сказал он, - мы идем к ним!
К этому моменту я уже почти ничего не видел, поэтому я крикнул:
- Я ослеп!
- Стой здесь, помощь идет! - ответили мне.
Позже мне сказали, что один из танков вышел из боя и вытащил нашу САУ и команду в безопасное место. Я потерял сознание и все, что я помню, это как кто-то говорит со мной, а я лежу на походной кровати а скорей всего на земле. Я не понимал, что он мне говорил. В соответствии с моей Verwundetenkarte (табличка с медицинской и другой информацией, которая сопровождает раненого солдата), капеллан провел надо мной последний обряд. Мое состояние и состояние заряжающего были столь тяжелыми, что они решили, что нам уже не поможешь, и ожидая, что мы вскоре умрем, оставили нас в полевом госпитале, а не отправили в Германию. Через две недели, в течение которых я все еще был без сознания, мое здоровье стало улучшаться, и я вспоминаю, что пришел в сознание как раз тогда, когда меня выгружали из военного эшелона в Дрездене, Германия.
До этого боя, из-за которого я почти распрощался с жизнью, нам сообщили о новом русском танке, "Иосиф Сталин III", который весил сорок шесть тонн и стрелял реактивными снарядами калибром 122 мм. Благодаря его толстой (120 мм) наклонной броне, наши 75-миллиметровые снаряды просто отскакивали от его шкуры, если только мы не стреляли сбоку и с очень близкого расстояния. Когда я стрелял по Т-34 в той долине, я не знал, что несколько этих монстров ждут в двух километрах отсюда на краю леса. Не успел я потянуть за спусковой крючок, как русский бегемот начал стрелять.
Русские подбили нашу самоходку первым же выстрелом. Реактивный снаряд попал в нашу машину между стволом и маской орудия. Он вырвал пушку там, где ударил, и невероятным образом вошел в боевое отделение, где и взорвался, заставив наш заряженный снаряд сдетонировать. За ним сдетонировал весь наш боезапас. Свидетель говорил, что бронированная крыша нашего сварного штурмового орудия была вынесена со своего места волной пламени, которое поднялось в воздух на 100 метров. Я уверен в том, что это преувеличение, потому что для того, чтобы оторвать эту массивную стальную крышу и поднять ее в воздух, нужно было поистине значительное усилие. Очевидно, что мои тренировки в Бамберге и Растенбурге по запрыгиванию на танк и спрыгиванию с него оказались не напрасными, потому что я должен был без сознания выползти из танка и спрятаться за ним. Так как наше штурмовое орудие было полностью разрушено, а наша команда чудом осталась в живых, то наша машина получила название "чудесный танк Восточного фронта".
