Александр Половец - БП. Между прошлым и будущим. Книга 2
— Недавно ко мне прилетали из Берлина, брали интервью для немецкого телевидения. Один из корреспондентов был из Лейпцига, другой — из Гамбурга, а третий — из Западного Берлина. И тот, что из Лейпцига, говорит, что бывшая советская зона, вот эта самая ГДР, чудовищно отстает от остальной части Германии: не сравнить даже, сказал он, как живут те и как живем мы. А я вспоминаю, как когда-то было: если кто перелезал через Стену, его встречали там с распростертыми объятиями.
— Так ведь в Германию приезжают сегодня не немцы, а русские, по сути дела. По крови он немец, но вырос в России, в нескольких поколениях язык у него русский, естественно, немецкий от него далек. И вообще, главным образом это деревенская публика, не очень образованная, крестьяне из глубинки. Они, видимо, и раньше не были большим подарком для Германии, поэтому немцы ужесточили свои требования.
— Конечно, они же не хотят иметь дополнительное бремя.
— А как приезжают в Израиль евреи… Родились они, скажем, в России или в Белоруссии, прожили десятки лет в своих городах или местечках — ни языка еврейского не знают, ни традиций.
— Вот я недавно был в Сакраменто, — согласился Бережков, — там русская община. Район такой — живут они там компактно, сами себя обслуживают: в лавке — по-русски, в мастерской — по русски… Так вот эти люди говорят: «А зачем нам английский, если все, что нужно — вокруг нас, и все по-русски говорят».
— Пойдите в Пламмер-парк у нас здесь, в Западном Голливуде. Там тоже русская речь, реже — еврейская, чаще всего с украинским акцентом. И все же, давайте продолжим ваш рассказ.
Становилось очевидно, что любое замечание, сделанное мной по ходу беседы, может увести нас далеко в сторону — и тогда не хватит не только одной, но и многих встреч…
— Итак, я учился в немецкой школе, — рассказывал далее Бережков. — Поскольку все предметы в этой школе преподавались по-немецки, мы проходили украинский и русский, словно иностранные языки. Потом я окончил трехгодичные языковые курсы английские и немецкие, но не потому, что не знал этих языков, — просто нужны были «бумажки», документы об образовании.
С началом 35-го года жизнь в стране значительно улучшилась, в магазинах появилось довольно много товаров и продуктов. Карточки уже отменили. Все это было хорошо подготовлено. Микоян, видимо, очень старался: 1 января вдруг открылись магазины, где всего было полно. Просто знаете, словно по мановению волшебной палочки все переменилось! Такое изобилие, что никто не верил: покупали про запас, думали, что завтра все это кончится. Но проходили недели — и все оставалось так же. Нормальная была совершенно жизнь — до 1938 года.
Диалог 2-й: Бей своих…— Читателю был бы интересен ваш комментарий по поводу голода в Украине. По свидетельствам современников, чудовищный был голод. Он действительно был организован центральной властью? — снова не удержался я, уводя собеседника чуть в сторону от нити его рассказа.
— Я не думаю, что он был намеренно организован, — немного помолчав, ответил Бережков, — но процесс коллективизации, создание колхозов велось так, что иначе и быть не могло. Вот в той же деревне, куда мы переехали из Петрограда и где жили до НЭПа, было очень много богатых крестьянских хозяйств, были дворы, которые имели по 20 коров. Большие семьи, 6–7 сыновей, невестки, словом, свое коллективное хозяйство.
— В колхоз такую семью не заманишь! — заметил я.
— Кулаков просто уничтожали, а середняков силком тащили. Или просто арестовывали, если те не соглашались. Коров всех сгоняли на один двор, никто их не доил и не кормил.
— Словом, шло уничтожение крестьян: выгребали остатки зерна, которые были отложены на посев, — так описывают это очевидцы.
— Все абсолютно вывозили, потому что Сталин хотел сломать сопротивление. Приходилось арестовывать людей, переселять…
— Чтобы потом на пустом месте создавать колхозы?
— В деревнях оставались только пьяницы и бездельники, никто не хотел работать. Наступил сплошной крах — дох скот, гнила пшеница…
— За что Сталина и прозвали «народоборец»…
* * *— Я вынужден был пойти на работу, когда мне исполнилось 14 лет, — вернулся к рассказу о себе мой собеседник. — Это было в 30-м. Пошел чернорабочим, чтобы получить рабочую карточку, на завод «Большевик». У отца тоже была карточка, но только служащего — по сути дела, ничего по ней было не получить — разве что кусок хлеба. А рабочая карточка давала немного подсолнечного масла, немного сахара, иногда муки, хлеба, картошки. На мою карточку и жили.
Транспорт тогда не работал: я вставал в 4 утра, три часа шел пешком до завода, чтобы успеть на работу. Крестьяне, которые уезжали из деревень и которых еще не успели арестовать, искали в городе хоть какую-нибудь пищу. А морозы в те зимы были страшные, и многие умирали на дорогах, окоченев от холода и голода. Я получал тогда 40 рублей…
К 35-му году, как я уже говорил, стало легче жить. Я окончил школу, языковые курсы и поступил в Киевский политехнический институт. Как раз в это время появились первые зарубежные туристы. Был создан Интурист, построены гостиницы, лучшая из них в Киеве называлась «Континенталь». Закупили американские «Линкольны».
Налаживали туристический бизнес. Зимой я учился в институте, а летом подрабатывал в Интуристе. Для меня это была интересная работа — во-первых, языковая практика, во-вторых, поездки по стране.
Приезжали туристы из Америки, Англии, из Индии — иногда по-настоящему богатые люди. Гид, который окончил специальные курсы, должен был сопровождать их, особенно, богатые пары. И все, что полагалось интуристу, то полагалось и нам — трехразовое питание, закуски и даже выпивка. Я носил еду домой, чтобы прокормить семью. Много ездили. Первое время — в царских международных вагонах, тогда они еще были — с бронзовыми ручками, с двухместными купе, между которыми размещались умывальник и туалет. Мы ездили в Крым, в Запорожье, на ДнепроГЭС, который в то время строился.
— «Жить стало лучше, жить стало веселее!» — вспомнил я знаменитую сталинскую фразу.
— Да, ведь тогда, действительно, жить стало лучше! В 38-м году я окончил институт и меня послали на работу. Образование — бесплатное, но зато ты потом должен был отработать три года по распределению. Меня распределили на завод «Арсенал», он выпускал артиллерийские орудия — пушки и всякое другое вооружение. И вот тогда произошли чехословацкие события.
Я помню, как многие мои коллеги, стоявшие уже на военном учете, даже надели военную форму, потому что Советский Союз готов был к военным действиям: у нас была договоренность с Францией о совместной помощи Чехословакии. Объявили даже мобилизацию — и на этом все кончилось: американцы, французы и англичане благословили бы нас, если бы Красная армия погнала свои войска, но Сталин один не пошел.
