Леонид Василенко - В защиту имени отца Александра Меня (сборник статей)
И помощь свыше была ему дарована. Чувствуя, а может быть, и зная, что конец близок, он торопился, брал на себя всё больше и больше...
На похоронах о. Александра высокий человек в монашеской скуфье, с мутными глазами цвета бутылочного стекла, заявил с паперти новодеревенской церкви, что священника убили «свои». «Свои» - значит, евреи, сионисты. Получалось, что еврей Александр Мень - ещё один «умученный от жидов». Монах (если это был монах) первым озвучил «сионистскую» версию преступления, с радостью подхваченную «патриотами».
Зачем «своим» убивать о. Александра? У «патриотов» наготове был ответ. А как же -они («свои») сразу достигали этим несколько целей: убирали с дороги священника, «соблазнившего» сотни, если не тысячи, евреев принять христианскую веру и, стало быть, толкнувшего их на путь измены иудаизму; путая следы, они бросали тень на истинных патриотов, которым наверняка будет приписано это преступление; они тем самым способствовали раздуванию антисемитизма в России, чтобы вызвать новую волну отъезда соплеменников на историческую родину.
«Сионистская» версия, представлявшая собой один из вариантов известного мифа о жидо-масонском заговоре, быстро приобрела популярность не только в «патриотической» среде, но и в ... органах прокуратуры. Некоторые из её следователей, с подачи Лубянки, строили своё дознание на том, что убийство - ответ на подрывную работу о. Александра внутри Русской Православной Церкви. Стратегической целью его, на полном серьёзе утверждали эти пинкертоны, было разрушение православия путём создания внутри РПЦ особой «еврейской» церкви. Таким образом, «сионистская» версия, слегка модифицированная, была взята прокуратурой на вооружение.
Впрочем, основной всё-таки оказалась не «сионистская», а уголовно-бытовая версия. Выдвинул её немедленно после убийства и до всякого расследования тогдашний министр внутренних дел Баранников. Позднее её повторили такие ответственные люди, как Степашин, Ильюшенко и Куликов. Суть её сводилась к тому, что убийство никак не связано с политикой и было совершено то ли в целях ограбления, то ли на почве личной мести.
Я никогда не верил в эту версию. С самого начала я был убеждён, что убийство носило религиозно-политический характер. Не раз я писал об этом, не раз говорил публично, в том числе и как свидетель по делу в генеральной прокуратуре. Я пришёл к этому выводу чисто логически, зная, кем был о. Александр и кому он мешал. Я был уверен, что он, как некогда Джон Кеннеди, пал жертвой заговора, но не жидо-масонского, а вполне реального заговора с участием спецслужб. Только в случае с Кеннеди отсутствовал религиозный компонент, а здесь он играл важнейшую роль.
В печать просочилась информация, что первоначально военно-фашистский переворот планировался не на август 91 -го, а на сентябрь 90-го года. Я исходил из того, что те, кто задумал эту акцию, давно уже не верили в коммунистическую идеологию и готовились заменить ее новой - «русской национальной», государственным православием на черносотенный манер. Александр Мень был главной духовной преградой на пути этих замыслов, поэтому устранить его надо было в первую очередь.
Однако в цепи моих рассуждений не доставало ключевого звена - фактического доказательства, что дело обстояло именно так. Неожиданно я нашёл подтверждение своим мыслям. Как ни странно, оно содержалось в книге Александра Лебедя «За державу обидно...» (М.,1995). Генерал вовсе не ставил перед собой задачи раскрыть заговор. Более того, он вообще не упоминает в своей книге имени о. Александра. Но приведённые им факты говорят сами за себя.
Напомню, что о. Александр был убит ранним утром 9 сентября 1990 года. А. Лебедь, который тогда командовал Рязанской дивизией воздушно-десантных войск, пишет в своей книге: «Вечером 8 сентября 1990 года от командующего ВДВ генерал-полковника Ачалова я получил очередной смутный приказ: «Привести дивизию в состояние повышенной боевой готовности «по южному варианту»... Ничто нигде не было напряжено до такой степени, чтобы требовалось наше присутствие...» (с.343).
«Южный вариант» означал бросок на Москву. Приказ вызвал тревогу, неуверенность и нервозность, потому что причины этой странной передислокации, как и задачи десантников, не объяснили даже комдиву. Нервозность, видимо, вызывалась и тем, что не так уж давно, в апреле 1989 г., произошёл кровавый разгон митинга тбилисцев с помощью армии. Генерал пишет: " Неопределённость продолжалась до 20 часов 9 сентября. В 20 часов поступило распоряжение: двумя полками, Костромским и Рязанским, совершить марш и в 6.00 10-го сосредоточиться на парадной площадке аэродрома имени Фрунзе» (с.344). Тогда же пришли в движение ещё 4 дивизии ВДВ, которым была поставлена аналогичная задача.
Приказ был выполнен. Рязанская дивизия, на танках и бронетранспортёрах, с полным набором боеприпасов, в 5.30 утра 10 сентября сосредоточилась на аэродроме. Передвижение войск такого масштаба невозможно было скрыть ни от общественности, ни от журналистов, ни от депутатов, которых тогда называли народными. Все задавали вопрос: «Зачем вы сюда прилетели?». Была создана депутатская комиссия для ответа на этот вопрос, а также и на другие вопросы: «Зачем автоматы, зачем бронежилеты, зачем каски, зачем танки?». Лебедь пишет, что вразумительного ответа на эти вопросы не было, а врать не хотелось. Пришлось тем не менее изворачиваться и что-то придумывать. Комиссия придумкам, естественно, не верила.
Лебедь описывает ситуацию не без комизма, пересыпая изложение фактов смачным армейским юмором. Но дело было вполне серьёзным. Москва была в тревоге. Депутаты требовали разъяснений. В конце концов генерала вызвали в штаб ВДВ, к командующему. Вот как Лебедь описывает свой разговор с Ачаловым:
«Командующий был взвинчен и сильно нервничал: - Значит так! Ты сюда прибыл для подготовки к параду. Полки-то у тебя парадные, понял? - Понял! А куда мне 113 единиц рязанской брони девать? Куда боеприпасы? Сроду не бывало, чтоб на парадную площадку войска с боеприпасами выходили. - Что ты мне дурацкие вопросы задаёшь! Думай! Думай, как машины на парадной площадке спрятать, думай, куда боеприпасы девать. Решение доложить через три часа и ... лично!» (с.347).
Лебедь - человек сообразительный, и он сделал правильный вывод: поднять 5 дивизий командующий ВДВ самостоятельно не мог. Такой приказ мог отдать только министр обороны СССР Язов. Но Язов, пишет он, «был человеком дисциплинированным и осторожным. Значит, ещё выше. Кто - можно было только догадываться. Министр и выше сразу были отсечены и никоим образом ко всему этому безобразию причастны быть не могли. А командующему ВДВ была поставлена задача: аргументированно и доказательно объяснить, чем это он и вверенные ему войска в субботу и воскресенье занимались и что вынудило его против всяких правил привести в повышенную боевую готовность кучу дивизий. Доказать научно это было нельзя, оставалось наукообразно». (с.347).
