А. Лидин - Сказания о русских витязях
По сих словах она исчезла.
* * *Силослав размышлял долгое время, что надобно ему делать; потом вознамерился возвратиться в свое отечество по повелению волшебницы; опять желал быть в сем городе, надеялся получить в нем какое-нибудь известие о княжне. Любовь наконец преодолела его рассуждение, ибо презирал он все опасности и следовал своей страсти; итак, вознамерился, не отъезжая от сего места, уведомиться о своей судьбине. Чего ради отъехали они на несколько расстояния от города, чтоб, разогнав своих коней, перескочить через стены. Когда они летели через них, то вдруг сгущенный об лак удержал их стремление и сделался подножием их коней, будучи поддерживаем сильфами.
Преврата, явившись им опять на облаке (так называлась волшебница), имея уже прекрасный вид и будучи облечена в белую одежду, говорила Силославу так:
— Дерзновенный! Предприятие твое пагубно, и если б не был ты мною произведен, то б, конечно, за презрение моего совета оставила я тебя на жертву твоему стремлению. Каким образом без моей помощи думаешь ты сыскать Прелепу?
— Прекрасная и могущая волшебница! — ответствовал ей Силослав. — Потерять мою жизнь для освобождения Прелепы почитаю я ни за что; я для нее родился жить на свете, а когда не найду ее, то ни одной минуты больше жить не буду.
— Я вижу твою горячность, — прервала Преврата, — и для того оживотворю на несколько времени ее отца, чтоб он тебя обо всем уведомил.
По сем об лак принес их к крыльцу чертогов царских, в которые они немедля и взошли.
Как скоро вступили они в первый покой, то два крылатых змея с великим стремлением бросились на них и вдруг пали на землю нечувствительными от почувствования силы волшебницыной; потом, переходя множество покоев, которые были украшены все золотом по обыкновению тех времен, пришли они в пространный чертог, в коем подле окна на стуле сидел Станидар, а пред ним множество стояло придворных, которые казались все в разных движениях, однако ж были все неподвижны. Волшебница коснулась истукана, который представлял государя, оный вздрогнул; когда ж прикоснулась она еще, тогда начал он иметь движение и получил чувство. Взглянув на них очень быстро, спрашивал:
— Кто вы?
— Я волшебница, — отвечала Преврата. — Я тебя моею силою воскресила на несколько времени, а сей, — указывала на Силослава, — назначенный жених твоей дочери, ежели он будет счастлив и может получить ее.
Услышав имя дочери, Станидар начал рыдать неутешно, однако старанием Превраты и юного князя несколько утешен став, спрашивай был Силославом, не имеет ли он какого известия о своей дочери. Станидар для удовольствования своей горести и его любопытства отвечал ему так:
— Превращение моих людей, меня и всего моего владения, думаю, тебе небезызвестно.
— Знаю, государь, о всем твоем несчастий, — перервал побуждаемый жалостью Силослав. — Увы, я ведаю и то, что прекрасная дочь твоя…
— О дочери моей, — перервал Станидар, — я не имею никакого известия и, где она обитает, совсем не ведаю. И только свирепый дух, похитив ее от меня, оставил мне ее изображение, иссеченное из камня, которое представляет ее точно живою. К тому ж я на каждый год в определенное время получаю чувство и, приходя к истукану моей дочери, оплакиваю ее и мое состояние.
По изнесении сих слов пошел он в тот покой, где находилась мнимая его дочь, прося прочих за собою следовать. У дверей оной храмины поставлена была от духов стража; это были два одушевленные истукана с пламенными оружиями. Когда Станидар вошел в чертог, тогда истуканы заградили оружием своим прочим путь, но волшебница, принудив их лишиться чувств и сделаться неподвижными, вошла и сама с последующими в запрещенную храмину.
Сие место было такое, куда дневной свет не входил; оно освещено было четырьмя столбами, которые находились по одному в каждом углу, наподобие раскаленной меди. Посередине покоя стояла кровать с опущенными завесами, на ней сидела девица прекрасного вида. Силослав как скоро взглянул на нее, то тотчас узнал, что было сие точное изображение его любовницы. Бросился к ней и целовал ее, как будто бы точную Прелепу. Против кровати стоял стол, на котором была покрытая чаша из черного мрамора, которая тряслась без всякого прикосновения. Крепостан, любопытствуя, что в ней, хотел ее раскрыть; и как только поднял он крышку, то мгновенно блеснула молния, ударил сильно гром, всколебалася земля и потряслись чертоги. Станидар и Крепостан окаменели, волшебница сокрылась. Силослав лишился чувств и упал полумертвым подле кровати. Немалое время лежал он без памяти; наконец, получив прежние чувства, смотрел на государя и на своего друга, звал их, но они ему не отвечали, осязал он, но они того уже не чувствовали. Тогда в первый еще раз Силослав почувствовал страх, и лишение живота представлялось ему наиужаснейшим; он ни о чем уже больше тогда не помышлял, как о избавлении себя от смерти. Изображение его любовницы не столь уже было для него мило, сколь приятна была ему жизнь своя. У дверей сего покоя стража получила прежнюю свою живость; итак, не было надежды выйти ему из оного. Он рассматривал в нем очень долго, не сыщет ли другого выхода, однако нигде не находил. Чаша же, стоя на столе, трепетала; он вознамерился открыть ее, ибо он не видел, лобызая свою любовницу, отчего произошло ужасное оное приключение.
Приближившись к ней, снял он крышку — тогда с превеликим ревом вылетел из нее крылатый и огненный змей и, летавши долго по покою, попалил все встречающееся с ним, потом ударился об стену и сделался человеком великолепного вида.
— Ты мой избавитель! — говорил он, пришедши к Си-лославу. — Клянусь тебе всем нашим собранием и князем всех духов, что в воздаяние за твою ко мне услугу проси от меня чего хочешь, — я все для тебя исполню!
Силослав, вышел из удивления, в котором он по освобождении духа находился, отвечал ему следующее:
— Я вижу, что ты полномочный дух, и тебе все возможно. Ты заклялся мне своим собранием и князем, чтс когда я стану тебя о чем просить, ты мне ни в чем не откажешь; я предложение твое с охотою приемлю. Послушай же. Дочь сего государя находится во власти одного товарища…
— Он мне не товарищ, — перехватил дух поспешно, — но полномочный наш повелитель и князь духов. Ты желаешь ее освобождения, только это невозможно. Я покусился было и сам овладеть ею, но за то посажен был на вечное заключение в сию чашу, из коей ты меня освободил. Сей видимый тобою образ сделан для того единственно, чтоб я, имея его в моих глазах, больше мучился, ибо взор мой проникает и сквозь мармор; итак, я всегда, смотря на него, мучился несказанно, но ты освободил меня от сего мучения, я тебе вечно буду друг и помощник, только просьбы твоей исполнить не в силах. В этом месте долго мне быть не можно, итак, выбирай поскорее другую от меня услугу.
