Владимир Радзишевский - Между жизнью и смертью: Хроника последних дней Владимира Маяковского
Наутро 12 апреля, в субботу, Лавут явился в Гендриков договариваться, как выходить из положения. Маяковский лежал в постели, рядом на стуле — большие листы бумаги, как из конторской книги. Остановил гостя в дверях:
— Не подходите близко, а то можете заразиться, — и перевернул лист.
На таких листах написано предсмертное письмо, и дата стоит именно эта: 12/IV 30 г.
Павел Ильич все-таки заикнулся, что следовало бы назначить новый вечер во 2-м МГУ вместо сорванного. Маяковский повторил, что о вчерашнем вечере ничего не знал. Ему явно было не до вечеров:
— Выступать не буду. Плохо себя чувствую.
Потом то ли отмахнулся, то ли смягчился:
— Позвоните завтра.
Лавут поспешил уйти.
Это была решительная минута. Если Маяковский в постели писал прощальное письмо, то не для того, чтобы затем вставать, одеваться и два дня носить его с собой. Не первый раз он покушался на самоубийство, с острым интересом расспрашивал выживших самоубийц: как это было? что они чувствовали? От ростовской поэтессы, целившей в сердце, знал, что ощущение, будто тебя окликнули. Понимал, что лучше всего стрелять в себя лежа, чтобы избежать падения. Важно и то, что в квартире Маяковский был не один. На лестницу Лавута выпускала домработница Паша[24], он даже успел пожаловаться ей на Маяковского, который вину за сорванное выступление перекладывает на него. И та охотно подтвердила, что Маяковский прекрасно помнил о вчерашнем вечере. Пожалев обиженного понапрасну Павла Ильича, она не догадывалась, какая беда стерегла ее саму. На выстрел она должна была броситься к Маяковскому и либо застать агонию и по телефону оповещать всех о смерти, либо пытаться помочь раненому и вызвать врачей. Либо то и другое разом.
Однако что-то отвлекло Маяковского. Вряд ли это было обязательство перед Лавутом, потому что Маяковский в итоге им откровенно пренебрег. Но, может, Павел Ильич ввернул какую-то фразу о Полонской, замеченной вчера вечером в машине, и Маяковскому вдруг почудилось, что не всё еще потеряно, потому что в оставшиеся два дня он упорно искал встреч с нею.
На другой день, в воскресенье, 13 апреля, Лавут послушно позвонил в Гендриков. Но вчерашнего больного дома не оказалось. Домработница записала для Маяковского телефон Дома Герцена[25], где застрял Лавут, и Маяковский среди дня позвонил по этому телефону, подозвал Павла Ильича и сказал, что ждет его завтра, 14 апреля, в половине одиннадцатого утра.
Лавут пришел даже с запасом, но Маяковского уже не было. Обычно так рано он из дому не выходил. Еще более странно было то, что и домработница не застала его. Что, сорвавшись куда-то, он не притронулся к завтраку. С таким Маяковским Павел Ильич еще не сталкивался. Допустим, о вечере, подготовленном Лавутом, он почему-то забыл, но встречу только вчера назначил сам. Домработница подсказала позвонить на Лубянку, в комнату, служившую Маяковскому рабочим кабинетом. Лавут снял трубку, назвал номер. Услышав мужской голос, спросил:
— Владимир Владимирович?
В ответ — что-то бессвязное:
— Сейчас нельзя разговаривать. Маяковского больше нет.
Не понял. Перезвонил. На этот раз к телефону никто не подошел.
Было около десяти тридцати. Трубку мог взять кто-то из медиков, уже на выходе, вызывая милицию или уточняя, нет ли у диспетчера «Скорой» нового вызова? А на повторный звонок ответить было некому. Милиционер еще не появился. А соседи пока не осмелели.
В недоумении Лавут спустился со второго этажа и по Гендрикову переулку не спеша направился к Таганке, поглядывая, не покажется ли навстречу Маяковский. Вдруг сзади раздался душераздирающий женский крик. Закрыв дверь за Павлом Ильичом, домработница все-таки дозвонилась до квартиры на Лубянке и теперь бежала, чтобы повторить ему то, что только что сама услышала:
— Владимир Владимирович застрелился!
Схватив такси, Лавут минут через пятнадцать-двадцать, между десятью пятьюдесятью и десятью пятьюдесятью пятью, был в Лубянском проезде. На лестничной площадке, в квартире — только соседи. Их — трое-четверо. Дверь в комнату Маяковского открыта. Но перед дверью — милиционер. Внутрь не пускает, но перед Павлом Ильичом устоять не может. Четырехлетний опыт укрощения больших и малых начальников, добытый в общении с Маяковским, чего-то да стоил.
В комнате на полу, от окна к двери, распростерто тело покойного с запрокинутой головой. Лоб пока теплый. Глаза приоткрыты…
На часах еще нет одиннадцати. Павел Ильич садится к телефону. Звонит в ЦК партии на Старую площадь, в Федерацию писателей на улицу Воровского[26], сестре Маяковского, Людмиле Владимировне[27], на фабрику «Красная Роза»…
Толчея на месте происшествия
Среди первых узнаёт о том, что стряслось, самый могущественный покровитель Маяковского и Бриков и друг их дома, начальник Секретного отдела ОГПУ Яков Саулович Агранов[28]. И добираться ему до места происшествия ближе всех. Кабинет его — на Лубянке, а живет он в одном особняке с заместителем председателя ОГПУ Г. Г. Ягодой[29] на другой стороне Мясницкой, в Милютинском переулке (тогда улица Мархлевского[30]). Но сначала — дела. Кому он докладывает по начальству — можно только догадываться. Надо думать, это он сообщил о самоубийстве другому заместителю председателя ОГПУ Станиславу Адамовичу Мессингу[31], который позже, по его же докладу, распорядится перевезти тело Маяковского на квартиру в Гендриковом переулке, где хотя бы не будет соседей. Но точно известно, что, позвонив в кабинет наркома просвещения A. C. Бубнова[32], на Чистые пруды, Агранов подзывает к телефону художника Николая Федоровича Денисовского, которого часто встречал у Маяковского и Бриков в Гендриковом, а по вечерам подвозил с Таганки на Мясницкую, где жил Денисовский[33]. Велит ему сейчас же гнать в Лубянский проезд и взять на себя заботу о покойнике. Ведь Брики, с которыми Маяковский жил вместе, еще 18 февраля уехали в Англию навестить мать Лили Юрьевны, Елену Юльевну Каган[34], работавшую в советской торговой фирме «Аркос» и остававшуюся в Лондоне до 1932 года, а мать и сестры Маяковского просто не приходят в голову: в Гендриковом Агранов их никогда не видел. Обещает и сам подскочить к Маяковскому.
По-видимому, Мессинг, выслушав Агранова, тотчас отправил на место гибели Маяковского для общего надзора своего сотрудника. Тот появляется в квартире в одиннадцать часов и застает там из органов одного только поддежурного участкового инспектора Курмелева. Но вскоре подтягиваются сотрудник Московского уголовного розыска Овчинников[35], помощник начальника Оперативного отдела ОГПУ Олиевский[36], начальник Контрразведывательного отдела ОГПУ Семен Григорьевич Гендин[37] и начальник Оперативного отдела ОГПУ Рыбкин[38]. Олиевский и Рыбкин просмотрели переписку Маяковского, сложили в ящик, опечатали своей печатью и оставили на месте. Олиевский изъял предсмертное письмо…
