Павел Пирлинг - София
Отблеск доброго настроения, вызванного этими празднествами, пал на господаря морейского. Рим всегда был убежищем для государей, лишенных короны; этот род гостеприимства входит в папские традиции. Фома был помещен на счет папы в Санто-Спирито в Сассии, обширном здании, расположенном в Леоновом квартале (Cite´ Le´onine) саксонского происхождения VIII века, содержащего церковь, школу и госпиталь. Ежемесячное содержание в 300 золотых экю было назначено принцу, лишенному всех средств к существованию; кардиналы прибавили еще 200; этого было достаточно, при некоторых маленьких других пособиях, для скромной жизни.
В знак благоволения, чтобы сделать Фоме менее горьким хлеб изгнания, папа дал ему золотую розу, которая дается ежегодно какому-нибудь государю за услуги церкви. Исключая этих материальных подробностей и нескольких заметок дипломатов, мы имеем только беглые намеки Виссариона насчет пребывания господаря в Риме. Несчастие сблизило этих двух сынов Востока: отселе кардинал будет другом и поверенным несчастного отца, заботившегося о судьбе нежно любимых детей. Испытания Фомы в Италии длились не долго: 12 мая 1465 года он мирно почил на руках верного Виссариона. Смертные останки принца были погребены в склепе Святого Петра. Его черты, замечательной красоты, были воспроизведены, по словам одного витербского летописца, по приказанию папы, в статуе святого Павла, предназначенной украшать лестницу Ватикана[3].
Дети господаря были лишены утешения отдать последнее целование своему отцу. Во время его кончины они подъезжали к Анконе. Фома Палеолог женился в 1430 году на принцессе Екатерине, дочери Чентурионе Захария II, которого он лишил престола, чтобы стать вместо него господарем в Морее. Четверо детей были плодом этого союза: Елена, старшая дочь, вышла замуж в 1446 году за короля сербского Лазаря II; после смерти своего мужа она в монастыре нашла убежище для своего печального вдовства. Трое других детей, высадившихся в Анконе, назывались: Андрей, Мануил и Зоя. Последняя, более известная в истории под именем Софии, займет нас главным образом. Относительно воспитания детей Фомы в Риме сведения сообщаются только одним источником: это письмо или, скорее, программа занятий и воспитания, составленная Виссарионом в 1465 году и сохраненная Франдзи, верным слугой Палеологов. Душа великого кардинала обнаруживается всецело в этом документе: бедный и темного происхождения, достигший высокого общественного положения своими заслугами и талантами, вынужденный жить на Западе, он узнал тяжким опытом способ обращения с латинами, цену денег и личного достоинства; всем этим юные принцы должны были воспользоваться. Прежде всего Виссарион отправил свое письмо не к ним прямо, по причине их еще слишком юного возраста, а к их наставнику, имя которого осталось неизвестным и который имел у себя помощником доктора Критопула. В первых строках идет дело об их домашнем обиходе, рассчитанном так, чтобы окружить принцев известным блеском, не отягощая их бюджета. Из 300 экю, которые ежегодно будут даваться им казначейством, так же как ранее их отцу, 200 предназначаются для самих принцев на их одежду, лошадей и прислугу; из этой суммы должны делать сбережения на непредвиденный расход; остальными 100 экю нужно покрывать содержание скромного двора принцев. Виссарион упоминает одного медика, одного профессора греческого языка, одного профессора латинского языка, одного переводчика, одного или двух латинских священников. Вообще он советует со кратить жалованье, чтобы увеличить персонал, но и здесь еще есть границы: римляне глядели косо на многочисленных приживальщиков, толпившихся вокруг Фомы, не должно впасть в то же излишество. Эти материальные подробности были необходимы в силу вещей, ибо принцы были доведены до нищеты, но Виссарион торопился подняться выше и очертить начало нравственного воспитания. Здесь речь кардинала становится крайне резка. «Знатность, – говорит он Палеологам, – не имеет цены без добродетелей, тем более что вы сироты, изгнанники, нищие; не забывайте этого и будьте всегда скромны, любезны и приветливы; занимайтесь серьезно учением, чтобы занять впоследствии положение, вам приличествующее». Оставался вопрос самый деликатный – о религии и об отношении к Риму. Досадное происшествие, о котором смутно говорится в письме, случилось, как кажется, в дороге: во время молитвы за папу принцы покинули церковь. Речь Виссариона принимает по этому поводу угрожающий тон: он называет подобный скандал недопустимым и, опираясь на волю их покойного отца, ставит им дилемму: или следовать его советам, или покинуть Запад. Если они хотят остаться между латинами, пускай живут как латины, пускай одеваются как латины, посещают латинскую церковь, преклоняют колена пред кардиналами и ведут себя смиренно и покорно пред папой, к которому они должны обратиться с маленькою речью во время первой аудиенции. Чтобы рассеять даже тень сомнения, кардинал возвращается еще раз к необходимости единения с латинами даже в литургии. «У вас будет все, – таково последнее его заключение, – если вы станете подражать латинам; в противном случае вы не получите ничего»[4].
Эта речь не без основания может показаться удивительной в устах того, кто работал над соединением церквей на двойственной основе единства в вере и разности в обрядах, ибо таков был плодотворный принцип, принятый на Флорентийском соборе. Откуда же является теперь это странное пристрастие в пользу латинства? Настойчивость Виссариона можно объяснить только политической необходимостью: для спасения Византийской империи нужно было решиться на высшую жертву.
Если содержание программы, назначенной для детей Фомы, дошло до нас, то способ, которым она применялась, остается во мраке, ни одна подробность не спаслась от забвения. На официальном языке этого времени принцесса Зоя называется возлюбленной дочерью Римской церкви, воспитанной на ее счет и ее попечением, любезной первосвященникам, которые осыпают ее благодеяниями. Совокупность обстоятельств, дружественные отношения Фомы к Виссариону, несколько важных документов дают нам право думать, что кардинал Никейский смотрел на себя как на опекуна юных принцев. Во всех случаях русские и византийские летописи выставляют его действующим лицом, когда дело идет о проектах брака Зои. Уже начиная с 1466 года венецианская синьория на просьбу короля кипрского Якова II Незаконнорожденного указать ему на наивыгоднейший для него брак направила его внимание на дочь Фомы и выставила на вид все выгоды союза с ней; но так как они сводились в блеску ее имени и славе ее предков – плохому оплоту против оттоманских кораблей, крейсировавших в Средиземном море, сенаторы святого Марка, как благоразумные люди, предоставляли это дело на усмотрение короля и его доброй воле. Яков Лузиньян не дал тогда ему хода, а взявшись за него впоследствии, не имел успеха. Другим претендентам судьба более благоприятствовала.
