Александр Горев - Неру
— Не знаю, — грустно отвечает Сварупрани, — говорят, что когда-то очень давно священные воды реки отошли от города и его поглотили пески.
— А как же Пандавы? — спрашивает с тревогой и недоумением Джавахарлал.
Сварупрани крепко сжимает в своей руке мягкую ладошку сына.
— Благородные Пандавы всю жизнь посвятили борьбе со злом. Они заботились о простом народе, и люди платили им своей преданностью, отчего государство становилось все сильнее и могущественнее.
— Почему из «Города Слонов» ушла вода?
— Пойдем, Джавахар, пойдем, пора, доскажу в другой раз, — торопится Сварупрани.
А в роще на склоне горы уже затаилась темнота. Она приготовилась выползти на берег реки и заполнить собой всю округу. В храме пробил гонг.
...Канули в вечность столетия, а удары гонга раздаются так же, как и прежде.
Город Аллахабад, в прошлом Праяга, выросший у слияния священных рек Ганга и Джамны и сказочного подземного течения Сарасвати, не обошли стороной войска Великих Моголов, императоров Акбара, Аурангзеба, каждый из которых постарался оставить после себя особый след на века: победные триумфы, пышные ритуалы, коварные убийства и жестокие казни; надменные англичане глумились над святынями, обкрадывали людей хитрые, как бестии, купцы с северных островов; огнем и мечом проводились в жизнь указы английских вице-королей9.
Но Аллахабад по-прежнему жил по своим святым канонам, гостеприимно принимая толпы паломников со всех концов страны. Звездные летние ночи, напоенные терпкими запахами растений и дыханием рек, шепот молитв, представления факиров и заклинателей кобр, погребальные костры и яркие шумные свадьбы, завораживающее тягучее пение ситар, строй английских гвардейцев, провожаемых усмиренными взглядами потомков Великих Моголов...
Джавахарлал любил свой город, хранивший множество древних тайн. Он спускался по длинному ходу в погребенный под землей храм Патал Пури и там в пустом подземелье оказывался на площадке, где добровольные служители индуистского храма поливали знаменитую смоковницу, известную как бессмертное дерево индусов, о существовании которого сохранились письменные свидетельства с 540 года н.э. Вокруг Патал Пури правитель Могольской империи Акбар построил свою крепость, однако индуистский храм, осевший с течением веков под землю, навсегда остался местом паломничества индусов.
Неподалеку от Патал Пури и форта, на берегу, откуда открывается близкая сердцу каждого индийца панорама местности, где священные Ганг и Джамна сливаются друг с другом, когда-то стояло уединенное жилище мудреца Бхарадваджи. О нем Джавахарлал тоже узнал от матери, рассказывавшей ему увлекательные истории из другого древнеиндийского эпоса — «Рамаяны». Бхарадваджа был великим просветителем и имел десять тысяч учеников, которые жили и кормились у своего учителя.
...Жаркий весенний день. Как всегда в это время, людно и красочно проходит индуистский праздник «Магх Мела». С каждым днем паломников в городе становится все больше. Они расселяются вдоль берега под матерчатыми навесами и в самодельных лачугах, которые увенчаны флажками, указывающими на принадлежность приезжих к определенной касте и место, откуда они прибыли на праздник. В задумчивом оцепенении стоит обнаженный человек из секты дигамбара-джайнов: тысячелетний закон предков предписывает ему «одеваться пространством». Впрочем, и многие другие ограничиваются в одежде лишь набедренной повязкой. Сидят в позе падмасаны10 или горделиво прохаживаются вдоль торговых рядов полуодетые длинногривые люди. Они прекрасно сложены, держатся гордо, в их взгляде — нравственная чистота; они мудры, они — сама природа. Это философы-йоги. Здесь же пройдет богатая женщина. Ее гибкое тело облачено в сари из знаменитого бенаресского шелка, расшитого золотыми и серебряными нитями, а рядом, искалечившие себя, чтобы вызвать сострадание людей, нищие и изуродованные прокаженные протягивают свои обезображенные руки за подаянием.
В пестром потоке людей изредка мелькают пробковые шлемы сухопарых англичан. Вдоль реки, «закаляя дух», лежат на топчанах, утыканных шипами, «святые». Перед омовением люди, сложив в молитвенной позе руки, шепчут санскритские заклинания. Уличные цирюльники, расположившись прямо под тенистыми деревьями, деловито обслуживают пришельцев: индусы-ортодоксы соблюдают все предписания религии и прежде, чем ступить в священные воды, бреют головы. Благочестивые индианки бросают на воду лепестки роз и золотистые ноготки.
Многоликое солнце плескалось в реке, отражалось в медных и латунных кувшинах, в огромных чеканных блюдах, выставленных в окнах лавок и лежащих прямо на земле у дороги. Крестьяне из окрестных деревень приехали в город на волах, запряженных в двуколки, доверху заваленные мешками и корзинами. Волы равнодушно пережевывают корм. Хозяева-крестьяне такие же тощие, высушенные солнцем, как и их животные, чуть прикрытые выгоревшими тряпками, жуют бетель — листочки перечного дерева, смазанные известью, с завернутым в них кусочком арекового плода. Бетель пенится во рту красной массой, поэтому кажется, что на губах людей запеклась кровь.
Под открытым небом на циновках и под кое-как установленными навесами прямо с арб зеленщики предлагают пестрые связки перца, бетель, чеснок, гвоздику, семена тмина, имбирь, кари и другие специи, ни с чем не сравнимый запах которых пропитывает одежду, жилища, улицы. От разноцветья овощей и фруктов рябит в глазах: синие баклажаны, оранжевые плоды манго, бордовые гранаты, янтарные ананасы — изобилие даров природы. Рядом — крестьянские волы, понурые, с обвисшей на костях кожей. В их грустных глазах, наверное, запечатлелись вековые страдания и муки хозяев, с которыми они вместе обливаются потом на пыльном клочке земли под горячим небом; вместе, спасаясь от нестерпимого зноя, изнемогшие от усталости, забираются по горло в деревенский пруд с протухшей водой.
Продавцов на рынке много — покупателей значительно меньше, и горы фруктов и овощей, между которыми головы людей еле видны, убывают очень медленно. Кажется, что земля не очень охотно расстается со своими сокровищами. Рынок шумит, переливается, кипит. Земля, еще не успевшая источить всю влагу, всю свою щедрость, жадно дышит; видно, как над ней струится и дрожит воздух, наполненный благоуханием и терпкостью.
Джавахарлал наслаждался пестрым весельем многоголосого весеннего праздника. Ему не часто позволяли такие прогулки по городу. Мать держала его за руку, а он пытливо вглядывался в лица: они разные — красивые и уродливые, счастливые и печальные. Нищие вызывали в нем жалость, почти граничившую с физической болью, и в то же время глубоко запрятанную неприязнь.
