Антонина Валлантен - Пабло Пикассо
Его отец, Хосе Руис Бласко, происходит из семьи, жившей в горах Леона, семьи старинной, чья история прослеживается от конца XV века. Среди своих предков Бласко насчитывали известного архиепископа, вице-короля, а также перуанского генерала, умершего в Лиме в ореоле святости. Семья чрезвычайно гордится также еще одним своим предком, святым человеком, память о нем не успела еще потускнеть, так как умер он только в середине XIX века. Маленькому Пабло часто рассказывали о «дяде Перико, который вел достойную подражания жизнь отшельника в Сьерра-Кордова».
В Малагу семью перевез дед с отцовской стороны, занявшийся здесь производством перчаток. По всей видимости, именно он был первым представителем Бласко с артистическими наклонностями: он увлекался игрой на скрипке, однако семья была очень уж многочисленна, всех нужно было накормить, поэтому дед вынужден был все силы отдавать производству. От своих «очень благородных», как говорится в хрониках, предков, отец Пабло, высокий, с рыжеватыми волосами, унаследовал «нордический» тип внешности, «английский тип», как сказал однажды Пикассо Гертруде Стайн. Эта англосаксонская изысканность была, видимо, предметом гордости отца. Вместе с тем дон Хосе обладал скорее созерцательным складом ума и был неспособен бороться; его слишком быстро постигало разочарование. В нем артист возобладал над семейными коммерсантами и святыми. Он избрал своим поприщем живопись, однако, чтобы избежать трудной участи художника, напрасно ожидающего заказов, он поступил на должность преподавателя в провинциальную Школу искусств и ремесел. Здесь нужно заметить, что если дона Хосе почитали в Малаге за его живописные произведения, то не меньше он был здесь известен как автор «точных и интересных определений и формулировок». Придет время, когда это отцовское наследие обнаружится в блестящих каламбурах, которыми Пабло Пикассо имел обыкновение ослеплять или обескураживать своих собеседников.
От своей матери, Марии Пикассо Лопес, Пабло унаследовал крепкое здоровье и средиземноморскую живость. По испанскому обычаю, подписывая свои первые картины, он ставит сначала фамилию отца, а затем девичью фамилию матери. Но со временем «Руис» исчезает с его полотен, исчезает, видимо, в тот момент, когда он осознает самого себя. И остается только короткое и звонкое «Пабло Пикассо», имя, которому суждено стать знаменитым.
В этой материнской фамилии с удвоенной буквой «с» (вариант для испанского языка необычный) попытались отыскать связь с Италией. Вообще-то в Генуе в XIX веке действительно жил один довольно известный художник-портретист по имени Маттео Пикассо, однако о семье матери художника не известно почти ничего, кроме того, что сама Мария родилась в Малаге. В какой-то момент Пикассо действительно заинтересовался этой ветвью возможных итальянских родственников и даже попросил одного из своих друзей раздобыть ему репродукции картин Маттео Пикассо, как бы желая удостовериться в его качестве как художника, прежде чем принять в число своих родственников. Но чем дольше длится его добровольное изгнание, тем больше оно сознает свое испанское происхождение.
Его беспокойный характер появился на свет вместе с ним, а вкус к странствиям явно не был унаследован от далеких предков. Сохранилась фотография его деда с материнской стороны, Франсиско Пикассо, процветающего, зажиточного буржуа. На нем свободного покроя редингот, в кармашке жилета — часы на массивной золотой цепочке, он стоит перед резным круглым столиком, положив руку на толстую книгу. У дона Франсиско была круглая голова, толстые щеки, густые черные усы; призвав на помощь некоторую долю воображения, можно представить себе пристальный, повелительный взгляд блестящих глаз.
Однажды Франсиско Пикассо пришел к выводу, что в Малаге ему тесно и негде развернуться. И решил отправиться на Кубу. После его отъезда семья больше ничего о нем не слышала. Ничего не известно о том, что он делал на Кубе, какую жизнь вел там этот первый беглец из добропорядочной буржуазной семьи, когда он умер. После того как Пикассо достиг того уровня известности, когда каждый стремился оказать ему услугу, он поручил кому-то отыскать на Кубе следы своего исчезнувшего деда. Однако поиски оказались безуспешными. Волнующий взгляд, который Франсиско Пикассо, казалось, завещал своему внуку, продолжает возбуждать любопытство.
Что же касается Марии Пикассо, то она, скорее, похожа на своего отца (сохранилась фотография, на которой она, совсем еще молоденькая перепуганная девушка, снята вместе со своей огромной и грозной матерью).
Однажды Гертруда Стайн встретила в Антибе мать Пикассо. Они с трудом понимали друг друга, так как мадам Пикассо говорила только по-испански, но, говоря о Пабло Пикассо, им все-таки удалось найти общий язык. Гертруда Стайн была поражена, увидев, до какой степени сын похож на мать. Она вспомнила тогда, каким он был красивым. «Ах, — сказала старая дама, — если тогда Вы нашли его красивым, то я Вас уверяю, что Вы были бы поражены, если бы видели его ребенком. Он был тогда очень красивым, это был и ангел и дьявол, от него нельзя было оторвать глаз». Пикассо присутствовал при разговоре. «Ну, а теперь? — спросил он у матери. «А теперь, — единодушно заявили обе дамы, — от твоей былой красоты не осталось и следа». Однако мадам Пикассо с чисто материнской поспешностью тут же добавила: «зато ты очарователен, а кроме того — очень хороший сын».
Я вспомнила этот разговор его матери и Гертруды Стайн: «Ангел и дьявол…». «Для матерей мы всегда ангелы, и, наверное, они правы», — снисходительно улыбаясь, говорит Пикассо. С маленькой репродукции, сделанной со старого любительского снимка, смотрит ребенок, выражение лица его одновременно суровое и нежное, правильные черты лица могли бы сойти за ангельские не только в восприятии его матери. У него широко открытые огромные глаза. Незавершенность овала детского лица контрастирует с мрачной силой сурового взгляда.
Материнское восхищение было, вне всякого сомнения, одной из постоянных величин в жизни Пабло Пикассо. Мария Пикассо слепо верила в своего сына. Одно письмо, написанное в конце ее жизни, в 1936 году (умерла она в 1939-м), обнаруживает, какую интимную глубину сохранили их отношения, несмотря на редкие письма и еще более редкие встречи: «Мне говорят, ты пишешь. Это меня не удивляет, с тобой все возможно. Если однажды мне скажут, что ты спел мессу, я и в это поверю».
Похоже, что именно от матери Пабло Пикассо унаследовал помимо всего прочего еще и чувство юмора, ту легкость, с которой он способен справиться с абсурдом.
В Малаге, по испанским традициям, несколько поколений живут под одной крышей. Бабушка, донья Инес Пикассо, живет вместе с семьей Руис, здесь же поселились ее дочери Элодия и Гелиодора. Раньше у них были виноградники, которые приносили, правда, не очень большой, но все же достаточный доход, и которые уничтожила филлоксера. Поселившись вместе с родственниками, тетушки старались тоже зарабатывать на жизнь, чтобы хоть немного облегчить существование семьи. Они вышивали галуны на мундиры и фуражки железнодорожных служащих; галуны вышивались блестящими нитками разного цвета, в зависимости от звания служащего. После стольких лет, проживя почти всю жизнь, Пикассо вспоминал об этом вышивании, которое его завораживало, когда он был ребенком. Чтобы слушатели лучше его поняли, он нарисовал на клочке бумаги эти колесики, которые вышивали его тетки, вышивали с бесконечным терпением женщин, которым не повезло и которые вынуждены зарабатывать свой хлеб самостоятельно.
