Степан Макаров - «Ермак» во льдах
Он постоянно возвращался к ней, попутно изучая связанные с этим делом вопросы, и упорно молчал, пока возвращение Нансена и «Фрама» не вызвало всеобщего интереса к полярному вопросу. Это побудило Макарова выступить со своим проектом, ковать, как говорится, железо, пока оно горячо. Для осуществления его мысли требовалась, однако, столь крупная сумма, что нельзя было рассчитывать на получение таких денег ради чисто идеальных целей, как достижение полюса и производство научных изысканий в области вечных льдов; поэтому необходимо было выставить государственные задачи более практического характера, разрешимые при помощи мощных ледоколов. Такими задачами представлялись Макарову: открытие зимней навигации Петербурга, облегчение торгового мореходства с устьям сибирских рек и возможность для наших военных судов северного прохода из вод Атлантического океана в Тихий и обратно.
В творческой фантазии Макарова рисовалась картина того переворота, который произвело бы для России устранение, по воле человека, ледяных оков ее морей и рек. В громадной государственной важности этой задачи сомневаться, конечно, нельзя, но надо было решить вопрос технических: возможно ли построить ледокол такой силы, чтобы побороть им полярные льды? Тут приходилось считаться с двумя факторами – с действительной мощностью полярных льдов и с технически достижимой крепостью и силой ледокола.
Относительно состояния полярных льдов в летнее время Макаров исходил главным образом из описания Нансена, который на пути дрейфовавшего «Фрама» и при своем переходе с Иогансеном летом часто встречал полыньи и сравнительно редко видал необоримые торосы, которых нельзя было бы обойти. Макаров нисколько не сомневался в том, что, какова бы ни была мощность годовалого полярного льда, можно построить ледокол такой величины, что лед не выдержит местного давления веса взлезшего на него носом колосса; он видел возможное затруднение лишь в ледяных скоплениях и нагромождениях, в так называемых торосах, и мысль его неустанно работала над задачей побороть торосы.
Следуя своему правилу – изучать занимавшие его вопросы не «книжным» образом, а на деле, – он воспользовался служебным пребыванием в Северной Америке, чтобы съездить на Великие озера и видеть там работу ледоколов, перевозящих железнодорожные поезда. Здесь он познакомился с идеей носового винта в ледоколе, струя которого размывает ледяные нагромождения, не поддающиеся натиску сильнейшего ледокола. Макаров усмотрел в этом приспособлении решение беспокоившей его задачи; он в этом ошибся; как известно, именно передний винт и стал причиной пробоины, полученной «Ермаком» при первой встрече с полярными льдами. Несмотря, однако, на это, мне, близко стоявшему к делу «Ермака», сдается, что если бы Макаров не имел этой ошибочной уверенности в действии переднего винта, он вовсе бы не решился приняться за пропаганду арктических ледоколов.
Начал он эту пропаганду с того, что представил некоторым членам Императорского Российского Географического общества, специально интересовавшимся арктическими вопросами, свои соображения о возможности, при помощи ледоколов, проложить путь к устьям сибирских рек и к Северному полюсу. Свои расчеты о необходимой силе ледокола он строил на толщине годовалого полярного льда, по измерениям норвежской и австро-венгерской экспедиций.
Сколько-нибудь годных данных о сопротивлении льда в литературе не имелось, и Макарову пришлось пополнить этот пробел косвенными соображениями, частью основанными на опытах, по его инициативе произведенных. Его расчеты приводили к весьма крупной величине ледокола и потребной силе его машины. В своем первоначальном проекте он указывал на два ледокола по 20 000 сил каждый; для успеха дела он считал необходимым два судна, чтобы в случае какого-либо несчастия с одним из них другое могло бы либо помочь ему, либо самостоятельно вернуться.
Обращение Макарова к людям науки имело двоякую цель: почерпнуть от них полезные для него сведения, а главное – заручиться их нравственной поддержкой для получения средств осуществить свою мысль. Как известно, занятие наукой развивает дух критики; ученые, благодаря своим умственным привычкам, вообще не склонны увлекаться проектом, построенным на зыбком основании, и потому понятно, что Макаров, за единичными исключениями, в этой среде не встретил той готовности поддержать его своим авторитетом, на которую он рассчитывал.
Я в то время был уже в отставке, жил на своей даче в Финляндии, но часто приезжал в Петербург, где имел pied à terre [6], и здесь Степан Осипович проводил многие часы в беседах со мною о том, какими путями и средствами достичь своей заветной цели. Мое личное отношение к ледокольному вопросу с тех пор не изменилось: я был уверен, что смелая мысль – побороть льды сочетанием всех средств современной техники – есть задача, решение которой может иметь для России неоценимые последствия; я знал, что Макаров обладает чрезвычайною технической опытностью, редкой изобретательностью и непоборимой настойчивостью, а потому – если задача разрешима – он более кого-либо имеет шансы на успех.
Наконец, я вынес из истории науки и техники убеждение, что денежные средства, обращенные на расширение человеческих знаний и на покорение сил природы, приносят плоды сторицею. Что же касается достижения полюса, то в настоящее время в научной литературе принято говорить, что достижение этой точки никакого серьезного значения не имеет, что не в рекорде дело, а в научных результатах и т. п.
Все это прекрасно, однако – каким было бы радостное торжество всей образованной России, если бы достижение этой географической точки удалось бы впервые русской экспедиции![7] Эта мысль – обеспечить своей Родине это идеальное торжество – была главным внутренним стимулом для Степана Осиповича; все остальное было лишь средство к этой цели. Я и в этом отношении разделял взгляд Макарова, и потому охотно готов был, по мере моих слабых сил, помочь ему. Хотя я не занимал никакого служебного положения и не представлял выдающегося научного авторитета, но Макаров знал, что может безусловно положиться на мою дружбу и располагать моими знаниями и моим временем, а потому он в первый период своей арктической пропаганды делился со мною всеми своими планами, заботами и надеждами.
Видя, что увлечь за собою ответственных представителей ученых обществ и учреждений ему нельзя, Макаров решился перенести агитацию в общественные сферы. С этою целью ему удалось устроить торжественное заседание Географического общества во дворце Его Императорского Величества августейшего президента Академии наук[8], причем вступительное слово было сказано маститым вице-президентом Географического общества П. П. Семеновым[9], затем, по поручению Совета общества, мною был дан краткий исторический очерк арктических изысканий, и в заключение Степан Осипович сделал доклад о своем проекте, иллюстрируя его моделью ледокола и различными диаграммами. Торжественная обстановка блестящего собрания, нравственная поддержка, оказанная высокопоставленными лицами, наконец имя самого Макарова доставили его докладу известный succе́s d’estime [10]; но надо было достичь главного – согласия министра финансов на ассигнование суммы для постройки и снаряжения ледокола.
