Александр Володин - Герцен
В «Былом и думах» Герцен пишет о том, что «все истинно социальное» «невольно ведет к круговой поруке народов… Отчуждаясь, обособляясь, одни остаются при диком общинном быте, другие — при отвлеченной мысли коммунизма, которая, как христианская душа, носится над разлагающимся телом» (9, IX, стр. 150). И вновь напоминает здесь писатель о необходимости «обличить круговую поруку демократов и власти» (9, X, стр. 192). В вошедшем в мемуары очерке «Роберт Оуэн» Герцен возводит уже это понятие на уровень философского обобщения: «круговая порука», оказывается, «связывает все сущее концами и началами, причинами и действиями» (9, XI, стр. 249).
Число подобных выписок нетрудно умножить. Но уже и из только что приведенных видно: понятие «круговая порука» служит Герцену для обозначения взаимной необходимости, взаимообусловленности явлений. Обозначая им отношения действительности, Герцен стремился к выявлению, обнаружению не решенных еще противоречий живой жизни и отражающей ее мысли. Говоря еще более философски, «круговая порука» у Герцена — это синоним единства противоположностей, их совпадения и взаимопроникновения. Мысль писателя постоянно направлена на постижение этого всеобщего, диалектического закона во всем многообразии его конкретных форм, прежде всего в социально-историческом процессе.
Однако была в этой формуле — «круговая порука» — и в выражаемом ею методологическом подходе Герцена и своя слабая сторона: на выявлении и констатации противоположностей, их единства и взаимопроникновения, на обнаружении внутренних противоречий событий и фактов действительного мира и разного рода теорий, на проповедовании необходимости искать «диагональное» решение Герцен зачастую и останавливался. Это, естественно, порождало и порождает большие трудности при определении его собственного позитивного решения рассматриваемых проблем. Но в том-то и состоит, пожалуй, своеобразие заключающейся здесь герценовской позиции, что на это положительное решение он часто и не претендовал, искренне признаваясь, что не имеет для этого необходимых данных, а иногда — что это решение невозможно.
Многое тут и в самом деле зависело от того, что сама жизнь не представляла еще фактов, необходимых для научного решения поднимавшихся проблем: результаты происходящего скрывались еще в тумане далекого будущего.
Но в определенной мере эта относительно слабая конструктивность, подчеркнутая критичность герценовской мысли, ее, что ли, отрицательно-диалектический характер объяснялись и тем, что какой-то изъян имелся, очевидно, и в самой методологии мыслителя.
Здесь-то и обнаруживается тема, представляющаяся нам самой важной при изучении и освещении философии Герцена: характеристика существа его метода, определение своеобразия его диалектики, его гносеологии.
Свое наиболее полное воплощение процесс глубокого проникновения Герцена в существо диалектики нашел в цикле его философских статей 40-х годов, объединенных названием «Письма об изучении природы». Именно это произведение наиболее ясно запечатлело попытку Герцена материалистически истолковать гегелевскую логику. И именно здесь же можно наглядно обнаружить и внутренние изъяны в общетеоретических представлениях русского мыслителя, слабые стороны и ограниченность его философской методологии. Поэтому «Письмам об изучении природы» и посвящена главным образом эта книга.
Глава I. На пути к «Письмам об изучении природы»
1. «Метода важнее всякой суммы познаний»
«Письма об изучении природы» были созданы в середине сороковых годов. Герцен находился в эту пору в расцвете сил. Позади был сложный период драматического вступления в жизнь, тюрьма, две ссылки и уже более чем десятилетний опыт литературного творчества, отмеченный печатью юношеского романтизма и противоречивых идейных исканий.
Известная нам начальная веха писательской деятельности Герцена — написанная еще в университетские годы статья «О месте человека в природе» (1832). Спустя примерно полгода Герцен представил в качестве кандидатского сочинения довольно обширную работу «Аналитическое изложение солнечной системы Коперника» (1833). Уже эти произведения свидетельствуют о большом интересе Герцена к проблемам философии, уже их отличает диалектическая постановка некоторых важнейших вопросов науки. «…Главное — методу я там приобрел, а метода важнее всякой суммы познаний» (9, XXI, стр. 12), — писал Герцен весною 1833 г., оценивая роль университета в своем развитии. Примечательно, что в обеих названных нами статьях рассуждения о правильном научном методе занимают весьма существенное место.
В статье «О месте человека в природе», исходя из той аксиомы, что «важность методы не подлежит сомнению» (9, I, стр. 20), Герцен развивал следующую мысль: подлинно научный метод должен представлять собой единство чувственного и рационального, анализа и синтеза, опыта и умозрения. «Обыкновенно говорят, что [есть] два способа познания: аналитический и синтетический. В этом и спорить нельзя, что анализ и синтез не все равно и что то и другое суть способы познания; но нам кажется несправедливо принять их за отдельные способы познания, это поведет к ужаснейшим ошибкам. Ни синтез, ни анализ не могут довести до истины, ибо они суть две части, два момента одного полного познания» (9, I, стр. 21–22).
Сближая аналитический метод с эмпиризмом и даже с материалистическим сенсуализмом, Герцен писал далее, что «сенсуализм принес огромную пользу, он приготовил несметное множество материалов, из них люди гениальные создадут полное воспроизведение природы в уме человеческом; скажем более: естествоиспытателю некоторым образом необходимо быть сенсуалистом, ибо что идеалисты ни говорят, но нельзя познаваемое узнать без посредства чувств; ощущения чувственные служат началом познания, они как бы дают первый толчок деятельности познающей способности. Но, употребляя опытную методу, — развивал свою мысль Герцен, — не должно на ней останавливаться, надобно дать место, и притом место большое, умозрению; факты чрезвычайно важны, но одни голые факты еще мало представляют разуму» (9, I, стр. 23). К пониманию этого, по мнению Герцена, ближе всех подошел Бэкон. «Зная недостаточность одних фактов, которые никогда не могут составить полного знания», он «предложил методу рациональную, „которая, соединяясь браком с опытною, дает превосходное познание“. Он вполне чувствовал важность умозрения в естественных науках» (9, I, стр. 20). Однако впоследствии наука не пошла по пути, провозглашенному Бэконом. С одной стороны, естествоиспытатели «почили на совершенстве частных исследований», с другой — идеалисты, апологетизирующие умозрение, часто «всю природу подталкивают под блестящую ипотезу и лучше уродуют ее, нежели мысль свою.
