Дина Каминская - Записки адвоката
В июне 1965 года в районе подмосковного писательского поселка Переделкино исчезла пятнадцатилетняя школьница Марина К. Через несколько дней ее труп нашли в местном пруду. Экспертиза установила, что Марину изнасиловали, а затем утопили. Спустя два месяца арестовали человека, раньше судимого за изнасилование и другие преступления. Он «чистосердечно» сознался, что изнасиловал и убил Марину ножом, а потом сбросил в пруд. После получения заключения судебно-медицинской экспертизы, не обнаружившей на теле Марины никаких ножевых ранений, арестованного освободили. «Чистосердечное» признание оказалось самооговором, вырванным у него в результате так называемых незаконных методов следствия.
Писательская общественность поселка, обеспокоенная продолжительной безнаказанностью преступников, освобождением «признавшегося убийцы», по тогдашнему обычаю обратилась в ЦК КПСС, откуда последовал свирепый окрик в областную прокуратуру. Немедленно назначили другого следователя, который арестовал двух одноклассников Марины. Через несколько дней после ареста следователь передал родителям мальчиков записки, где они почти одинаковыми словами писали, что изнасиловали и убили девочку. Потом подростки от признания отказались. Правда, один из них после бесед с новым следователем вернулся к признанию. Он утверждал, к отказу его склонил адвокат. Защитник был немедленно отстранен от дела.
В таком положении, по просьбе коллег-адвокатов, защиту этого мальчика приняла Д.И. Каминская.
Читатель узнает, как Д.И. Каминская и ее товарищ по защите, замечательный адвокат Л.А. Юдович, преодолели последствия ложного самооговора подсудимых и разоблачили изощренную фальсификацию доказательств. Как вывели на чистую воду лжесвидетелей. Как общественный обвинитель, постепенно убеждавшийся в невиновности подсудимых, превратился в общественного защитника. Как, наконец, после блестящих защитительных речей свершилось полное оправдание мальчиков.
Работа защиты по «Делу мальчиков» – это школа адвокатуры, которая не только показывает образцы профессионального мастерства, но, что особо актуально сегодня, утверждает нравственные начала профессии.
Блестящую деятельность Д.И. Каминской в российской адвокатуре власть прекратила в 1977 году. Под угрозой неминуемого ареста Д.И. Каминскую и ее мужа К.М. Симиса, известного ученого и адвоката, вынудили эмигрировать из СССР.
Советская власть могла отнять у Д.И. Каминской судебную трибуну, но не заставила замолчать. В эмиграции Д.И. Каминская нашла новое применение своим дарованиям. На протяжении многих лет Д.И. Каминская и К.М. Симис вели передачи на «Голосе Америки» и на «Радио Свобода». Просто и увлекательно рассказывали они о сложных проблемах права и делали поистине просветительскую работу. Миллионы людей в нашей стране стали поклонниками их знаменитого радиодуэта.
Там же в годы эмиграции Д.И. Каминская написала свою замечательную книгу. Ее «Записки адвоката» останутся примером отважного и бескорыстного служения подлинному правосудию в России.
Борис Золотухин
Посвящаю эту книгу памяти тех, кому обязана всем лучшим,
что есть во мне, – моим родителям Ольге Карловне
и Исааку Ефимовичу Каминским
Но в памяти такая скрыта мощь,
Что возвращает образы и множит,
Шумит, не умолкая, память-дождь,
И память-снег
Летит и пасть не может.
Давид СамойловЧасть первая
Глава первая. Почему я решила стать адвокатом
Огромное старинное здание. Высокие сводчатые потолки. Такие высокие, что кажется, они уходят в небо. На стенах большие портреты, как в Большом зале консерватории. Люди на них в черных мантиях и белых париках. Их лица полны внутреннего достоинства и внутренней силы. И вокруг меня – тоже люди в таких же черных мантиях и белых париках.
И мне не смешно, что сейчас – в XX веке – так запросто ходят в завитых париках и что на женщинах не пестрые платья с короткими рукавами и декольте, а черная мантия и белая манишка. Мне не кажется это несовременным и смешным, как не может казаться несовременным или смешным религиозный обряд. Ведь я в храме. И одежда эта – символ извечной важности великого дела, которое они вершат.
Так я ощутила Лондонский суд – английский храм правосудия.
Я шла впервые в моей жизни в суд не работать, а только смотреть и слушать.
Ошеломляюще точно, ровно в два часа, как и было назначено, распорядитель объявил открытым судебное заседание. Судья занял место на высоком помосте. Один, возвышающийся над всеми. И процесс начался.
Я слушала процесс, который велся по чужим для меня законам, по чужим для меня правилам, на чужом для меня языке. Слушала вопросы, которые задавал прекрасный адвокат Макдональд. И мучительно ему завидовала. Завидовала тому, что он, а не я, стоит в этом суде, что на нем, а не на мне, эта черная мантия, что он, а не я, задает эти вопросы.
Я вспоминала часы и дни, которые проводила в темных и грязных комнатах, отведенных в лучших судах Москвы для работы адвокатов.
Вспоминала я все это потому, что и грязь, и ожидание, и грубость секретарей, и яркие туалеты женщин-адвокатов – это тоже наши советские парик и мантия, тоже символ и показатель отношения к великому институту правосудия.
И завидовала я не только потому, что мне нравилась вся обстановка суда и это здание, такое великолепное, где все дышит уважением к правосудию. И не потому, что сама одежда адвоката казалась мне свидетельством его высокого престижа.
Завидовала потому, что очень люблю свою профессию, которой посвятила 37 лет своей жизни.
Мне было 17 лет, когда я решила поступить в юридический институт. Несомненно, на мой выбор повлияло то, что моя старшая сестра в это время заканчивала юридический институт. Отец тоже был юристом по образованию, и дома часто обсуждались разные правовые вопросы. Сестра после окончания института хотела поступить в аспирантуру и стать научным работником. Она осуществила эту мечту и защитила последовательно кандидатскую и докторскую диссертации и до дня своей смерти работала в научно-исследовательском правовом институте. Я же, строя планы своей дальнейшей жизни, считала, что после окончания учебы пойду работать в прокуратуру.
С таким намерением в 1937 году я подала заявление о приеме в Московский юридический институт и успешно сдала вступительные экзамены. На третьем курсе института предстояла первая студенческая практика. Нам была предоставлена возможность выбирать место прохождения этой практики в системе судебной или следственно-прокурорской. Подавляющее большинство моих сокурсников просили направить их в прокуратуру, несколько человек попросили направить их в суд. Но я не помню никого, кто бы тогда пожелал ознакомиться с работой адвоката. Объяснялось это, конечно, и тем, что все мы были увлечены лекциями любимого профессора, читавшего курс уголовного процесса. А если в этих лекциях и упоминался адвокат, то лишь в роли жалкого и поверженного противника. Но уверена, что в не меньшей степени это объяснялось и тем, что, не понимая еще до конца всей непрестижности адвокатской профессии в советском государстве, мы уже очень хорошо понимали ее непопулярность.
