Юрий Науменко - Шагай, пехота !
Обе смотрели на меня, как мне показалось, с тревогой. Старшая, немного смущаясь, сделала шаг ко мне, вежливо поздоровалась и спросила:
- Простите, товарищ командир. Вы ведь с фронта. Как там? Где вас ранило, если не секрет?
- Да, я с фронта. А насчет секрета... Какой же секрет? Под Запорожьем...
- А у нас, - она кивнула в сторону девочки, - папа тоже с первых дней на войне. Я подумала, вот спрошу, может, случайно встречались вы с Холодным Петром Макаровичем. Всякое бывает...
Даже не дождавшись ответа, она по моему удивленному виду догадалась, что ничего от меня не узнает о своем отце. Понимающе кивнула, пожелала мне доброго пути и ласково улыбнулась на прощание, а я сказал:
- Не теряйте, девчата, надежду, все будет хорошо, ваш отец вернется с победой.
Быть может, потому, что я впервые услышал довольно редкую фамилию, мне она цепко врезалась в память. И надо же такому случиться, что примерно полгода спустя мне снова довелось ее услышать.
Видимо, моя повязка на голове явно возвышала меня в глазах людей. Я заметил это еще раньше, сразу же после выхода из госпиталя. Раненым фронтовикам все стремились как-то и хоть чем-то помочь. И вот эта мимолетная встреча с дочками где-то воевавшего Петра Холодного высветила в памяти недавний эпизод.
На какой-то станции под Ростовом, куда я ехал после госпиталя, наш поезд задержался. Как и многие другие, выскочил из вагона за кипятком, по его не оказалось. Гляжу: базарчик у перрона, торгуют жители всякой снедью. Бегом туда. С краю дед сидит, товар разложил: вареная картошка, соленые огурцы и рыба жареная. Все в одной порции на тарелке, все свеженькое, домашнее. Ясное дело, слюнки потекли.
- Почем? - спрашиваю.
А дед ухмыляется лукаво:
- Ты бери сперва, сынок, коль по вкусу. Положить?
- Клади, - говорю, - две порции.
Завернул он все в бумагу. Я лезу в карман за деньгами:
- Сколько?
- Нисколько, - отвечает дед. - Ступай с богом. Доброго аппетита тебе, сынок. Вы за нас жизнь кладете, так что... поправляйся. Я ведь тоже в гражданскую воевал...
Тут загудел паровоз, состав дернулся, и скоро станция скрылась из виду. Ничего вроде особого не случилось, а теплое чувство благодарности за доброту человеческую проснулось и душе...
И вот передо мною живописное место - Бибертова дача, обширная роща вековых деревьев с густой листвой, еще не тронутой осенней желтизной. С пригорка хорошо виден пруд, по берегам - плакучие иры, и ветви их, длинные и гибкие, свисали прямо в воду. Под тенистыми кронами коренастых дубов, стройных ясеней и могучих каштанов строго в ряд стояли палатки, туда-сюда сновали военные люди, серьезные, озабоченные.
В конце широкой аллеи виднелся одноэтажный белый дом. Судя по тому, что у входа прохаживался часовой с винтовкой, я понял: это и есть штаб полка. Дежурный проводил меня до двери и сказал:
- Командир здесь.
В большой комнате, куда я вошел, было жарко и душно, несмотря на распахнутые настежь окна. За столом сидели двое: уже немолодой, седоволосый подполковник, рядом с ним коренастый, с воспаленными глазами майор. Около окна стоял смуглый, с восточными чертами лица старший политрук. Доложил подполковнику о своем прибытии. Тот не спеша просмотрел мои документы, еще раз глянул на меня и обратился к своему соседу:
- Вот тебе, начштаба, новый помощник. Как видишь, после ранения. Фронтовик.
Майор, сощурив глаза, внимательно, изучающе посмотрел на меня, дружелюбно улыбнулся. Старший политрук тоже улыбнулся и сказал:
- Люди, уже опаленные огнем войны, очень нужны в полку.
- Ну что ж, лейтенант Науменко, будем знакомиться, - сказал подполковник, жестом пригласив меня сесть. - Фамилию мою ты уже знаешь - Васильков. А зовут Сергеем Дмитриевичем. Начальник штаба Пономарев Николай Иванович. А это, - он указал рукой на старшего политрука, - наш комиссар Сабир Халилович Ибрагимов.
Так началась моя служба в полку, с которым я не расставался почти все четыре фронтовых года и с которым прошел от берегов тихой Ташлы до самой Эльбы, от Ставрополя до Торгау и Праги. Наш стрелковый полк формировался в основном из призванных на воинскую службу сельских тружеников Ипатовского, Красногвардейского, Новоалександровского и других районов Ставропольского края. В первой декаде сентября были почти полностью сколочены стрелковые батальоны и спецподразделения: рота связи, транспортная рота и другие.
Командиром 1-го батальона был назначен лейтенант Ф. П. Письменский, 2-го старший лейтенант Ф. Ф. Андреев, 3-го - старший лейтенант Е. П. Абрамов. В партийные и комсомольские организации всех подразделений влилось 180 членов ВКП(б) и 97 комсомольцев. В части было создано 23 ротных партийных и 21 комсомольская организации. Секретарем партийного бюро полка избрали политрука И. Антоненко, человека с большим партийным стажем, обладающего незаурядными организаторскими способностями, умением горячо и доходчиво убеждать людей.
Штаб полка был укомплектован командирами еще не полностью, и потому дел было невпроворот. И днем и ночью шла работа. Я участвовал в составлении планов боевой учебы, разработке тактической обстановки для показных и методических занятий, контролировал занятия в ротах, да и самому приходилось обучать бойцов. Впрочем, ритм у всех у нас был один, его задавал сам командир полка, который, казалось, не знал усталости, очень мало отдыхал, по всегда был бодр, энергичен, требователен, напорист. Он себя не щадил и другим спуску не давал.
- Время не терпит, - подгонял он нас. - В октябре наверняка отправят на фронт. Сами видите, как дела там складываются.
Да, все мы понимали, что положение на фронтах осенью сорок первого было тяжелое. Враг рвался к Москве, Ленинграду, на Северный Кавказ... Горькие думы бередили душу.
Сперва мне было не по себе от бесконечных вводных, которые требовалось решать немедленно, от многогранности задач. Даже мысль возникла: не справлюсь, попрошу роту и уйду от этих докладных, схем, описаний к ним, инструкций и прочих бумаг. Уйду к людям, туда, где надо руководить боем, стрельбой, маршем... Я даже как-то обмолвился об этом, будучи наедине с командиром полка. Но Сергей Дмитриевич, обычно сдержанный, отчитал меня:
- Захныкал! Чтоб я не слышал больше разговора на эту тему. Мне виднее, кто чем должен заниматься. Надо будет, и ротой покомандуешь, и батальоном, а сейчас тяни штабную лямку. Это, товарищ Науменко, тебе наукой на всю жизнь будет. Такой школы ни в одной академии не получишь.
Беспокойным был командир полка. Не просто добросовестный службист, а думающий офицер. С ним очень интересно и поучительно работать, хотя и трудно. У него то и дело рождались разные идеи, и он любил их претворять в жизнь немедленно.
