Наталья Галаджева - Олег Даль
«Человек, который сомневается». Дуленко
Алику Крамеру актер обязан тем, что его начали регулярно снимать. В период с 1963 по 1968 год, до того, как в театре, наконец, прозвучит во весь голос трагическое дарование актера в роли Васьки Пепла, в кино родятся три больших образа: Борис Дуленко в фильме "Человек, который сомневается", Женя Колышкин в "Жене, Женечке и "катюше" и Евгений Соболевский в "Хронике пикирующего бомбардировщика". На первый взгляд может показаться - не много. Однако все дело было в характере самого Даля. С начала работы в кино он взял за правило - не браться за несколько фильмов одновременно. Каждая роль, каждый персонаж воспринимался им как событие - событие собственного актерского и человеческого существования. Он жил ролью, и только ей должны были быть отданы все силы. Когда артиста Малого театра Куликова, исполнителя роли следователя в фильме "Человек, который сомневается", спросили: "Вы играете с Олегом Далем?" - он ответил: "Играет он, а я подыгрываю".
Но дело было прежде всего в раннем осознании, абсолютно точном ощущении собственного "я" в актерской профессии. Скрупулезно расставлялись все точки над "i" в соотношении между собой и ролью, ролью и сценарием, собой и всем фильмом в целом.
Во время работы над фильмом "Человек, который сомневается" произошел небольшой инцидент. Герой фильма Борис Дуленко был несправедливо осужден и приговорен к высшей мере. При повторном дознании выяснялось, что признание его в несовершенном преступлении было получено непозволительными методами ведения следствия. "А если бы вас били ногами в живот?!" - кричал в истерике Дуленко - Даль следователю, отвечая на его вопрос, почему он, Дуленко, не боролся за свою жизнь и сам себя оговорил. Люди из соответствующих органов, посмотрев картину, наложили свое вето на эту фразу. Пришлось переозвучивать, подбирая подходящие смыканию губ слова. Губы-то смыкались, но подставной текст, вложенный в уста героя, не сомкнулся с удивленно-вопрошающим взглядом Даля, наполненным ужасом и горечью, протестом и неверием в возможность справедливости.
«Человек, который сомневается»
Спорить с компетентными органами начинающему актеру, конечно, не приходилось. Спорил он с режиссером в процессе работы. Актер, выстраивая своему герою линию поведения и характера, наделил его отрицательным обаянием. Режиссеру все время хотелось сгладить, смягчить резкие, трудновоспринимаемые краски, примененные актером. А Даль просто играл другое, пытаясь представить себе уже ушедшие, но совсем еще не далекие времена.
Спустя три года Владимир Мотыль пригласил Даля на главную роль в свой фильм "Женя, Женечка и "катюша". Он вспоминает: "Олег держался с большим достоинством... Он внимательно слушал, на вопросы отвечал кратко, взвешивая слова, за которыми угадывался снисходительный подтекст: "Роль вроде бы неплохая. Если сойдемся в позициях, может быть, и соглашусь..." В то время как большинство спешило немедленно угодить режиссеру и с готовностью следовало за предложенным рисунком, Даль долго противился надевать костюм с чужого плеча. Понадобилось время, пока режиссерское виденье слилось с его собственным, пока характер персонажа стал его второй натурой".
А ведь эта роль кажется просто "сшитой" на Даля. Но вернее всего то, что он сам "посадил" ее на себя. Шла закладка того фундамента, на котором актер впоследствии строил свою судьбу - поиски собственного метода работы над ролью, своей системы выбора ролей. Кончился период легкого актерского "нахальства", как назвал позднее это время сам актер. Начался новый период в его жизни, который совпал с работой и выходом картины "Женя, Женечка и "катюша".
Повесть Б. Окуджавы "Будь здоров, школяр!", по мотивам которой был написан сценарий, увидела свет в 1961 году. Она была нещадно обругана критикой. Сложился определенный официальный взгляд на войну - ликовали по поводу победы, горевали о 20 миллионах погибших, и любая другая точка зрения была нежелательна. И хотя повесть, сценарий и фильм были совершенно самостоятельными произведениями, атмосфера и основная проблема сохранились. И в повести, и в фильме впервые был поднят вопрос о духовной стойкости человека и о потерях духовных. Поэтому отношение к повести передалось как бы "по наследству" и фильму, и, соответственно, исполнителю с его героем.
О. Даля, а с ним и Женю Колышкина, пытались сравнить - не в их пользу, конечно,- то с Максимом Б. Чиркова, то с Иваном Бровкиным, то с Максимом Перепелицей. И удивлялись при этом: почему все как-то не сходится? А бывший школьник с Арбата существовал в совершенно других измерениях.
Если и было общее между всеми этими персонажами, то это их народность. Та истинная народность, которая берет начало в героях русских сказок, не копируя их приемы и характерные черты, а с их помощью расставляя необходимые акценты, знаки, которые делают образ общепонятным, знакомым любому человеку. В далевском Жене, бредящем героями Дюма, больше от Иванушки-дурачка - нелепый, лукавый, от бравого солдатика - храбрый, находчивый. В их сказочных судьбах радость и печаль, смех и горе, шутка и грусть прекрасно уживались. Но в "Жене, Женечке..." тональность этих свойств определялась местом и временем действия. Тон задавала война. Юный, одухотворенный мальчик-интеллигент никак не может вписаться в окружающий его суровый быт. Здесь проще таким, как Захар (М. Кокшенов) с его деревенской хваткой, умением устраиваться, чем бывшему маменькиному сынку. Первая встреча с героем - возвращение из госпиталя. В общем, ничего героического - на ногу упал ящик от снарядов. А потом Женя решил проявить галантность - перенести хорошенькую связистку через лужу, но, не устояв в скользкой жиже, падает в грязь. Сидя в артиллерийской установке (той самой "катюше"), он крутит какие-то ручки, нажимает педали и шепчет в полной эйфории: "За Льва Николаевича Толстого и его имение Ясную Поляну - огонь!" Совершенно неожиданно "катюша" стреляет, а Женя... берет в плен немецкий десант. И так далее.
Это все - комические положения, но ни одного трюка ради трюка в фильме нет. Таков Женя Колышкин и все вытекающие из его характера последствия.
Олег Даль органично и естественно вошел в эту стилистику, балансируя между действенной эксцентрикой и жизненностью человеческого характера, но нигде не переходя эту грань. Психологически точно рассчитывая реакцию на все положения, в которые попадает его герой, актер в противовес ей серьезен, даже как-то печален. Очень старательно Женя не замечает обструкций, которым его подвергают однополчане, а сквозь защитную маску стоицизма и сосредоточенности, нет-нет, да и промелькнет по-детски непосредственная обида.
