Владимир Федоров - Александр I
Александр вступил на престол со сложившимися взглядами и намерениями, с определенной «тактикой» поведения и управления государством. Современники говорили о таких чертах его характера и поведения, как скрытность, лицемерие, непостоянство: «сущий прельститель» (М. М. Сперанский), «властитель слабый и лукавый» (А. С. Пушкин), «сфинкс, не разгаданный до гроба» (П. А. Вяземский), «коронованный Гамлет, которого всю жизнь преследовала тень убитого отца» (А. И. Герцен). Отмечали в нем и «странное смешение философских поветрий XVIII в. с принципами прирожденного самовластия». Друг его юности Чарторыский впоследствии отзывался о нем: «Император любил внешние формы свободы, как можно любить представление… но кроме форм и внешности, он ничего не хотел и ничуть не был расположен терпеть, чтобы они обратились в действительность». Генерал П. А. Тучков отметил в воспоминаниях, что уже «при начале вступления на престол» Александра «из некоторых его поступков виден был дух неограниченного самовластия, мщения, злопамятности, недоверчивости, непостоянства и обманов». А. И. Тургенев (брат декабриста Н. И. Тургенева) называл Александра «республиканцем на словах и самодержцем на деле» и считал, что «лучше деспотизм Павла, чем деспотизм скрытый и переменчивый» Александра[14].
Александр I отличался поистине виртуозной способностью строить свои успехи на чужой доверчивости; обладая «врожденным даром любезности», мог ловко расположить к себе людей различных взглядов и убеждений: с «либералами» говорить о «либерализме», с ретроградами — о «незыблемых устоях», проливать «обильные слезы» с религиозной фанатичкой баронессой В. Ю. Крюденер, беседовать с квакерами о спасении души и веротерпимости[15]. За актерство современники называли Александра «северный Тальма» (знаменитый в то время французский актер).
Крайне самолюбивый, недоверчивый и подозрительный, Александр ловко пользовался людскими слабостями, умел играть в «откровенность» как надежное средство управлять людьми, подчинять их своей воле. Он любил приближать к себе лиц, плохо относившихся друг к другу, и ловко пользовался их взаимной неприязнью и интригами, а однажды так и заявил управляющему канцелярией Министерства полиции Я. И. де Санглену: «Интриганы так же нужны в общем государственном деле, как и люди честные, иногда даже более»[16].
М. А. Корф вспоминал, что Александр, подобно бабке своей Екатерине II, «в высшей степени умел покорять себе умы и проникать в души других, утаивая собственные ощущения и помыслы»[17]. Французская писательница мадам де Сталь, на которую Александр произвел большое впечатление при встрече с ним в 1814 г. в Париже, писала о нем как о «человеке замечательного ума и сведений». Александр говорил с нею о вреде деспотизма и заверял в своем искреннем желании освободить крепостных. В том же году во время визита в Англию он наговорил массу любезностей вигам и уверял их, что намерен создать оппозицию и в России, ибо она правильнее помогает отнестись к делу[18].
«Благодушие» и «приветливость» Александра покорили известного прусского государственного деятеля барона Ф. Штейна. Однако от прусского министра не укрылась присущая российскому императору черта: «Он нередко прибегает к оружию лукавства и хитрости для достижения своих целей»[19]. Известно высказывание Наполеона: «Александр умен, приятен, образован, но ему нельзя доверять; он неискренен: это — истинный византиец… тонкий, притворный, хитрый». Известно и высказывание шведского посла Лагербильке: «В политике Александр тонок, как кончик булавки, остер, как бритва, фальшив, как пена морская». «Изворотлив, как грек», — отозвался о нем французский писатель Ф. Шатобриан[20].
Александр не любил тех, кто «возвышался талантами». Современники отмечали, что он «любит только посредственность; настоящий гений, ум я талант пугают его, и он только против воли и отворотясь, употребляет их в крайних случаях»[21]. Конечно, он не мог обойтись без умных, талантливых государственных и военных деятелей, таких, как М. М. Сперанский, М. И. Кутузов, Н. С. Мордвинов. Нельзя назвать бездарностями и реакционных деятелей его царствования, таких как А. А. Аракчеев, А. С. Шишков, митрополит Филарет. Но в большинстве своем его окружали беспринципные, без чести и совести царедворцы наподобие московского генерал-губернатора Ф. В. Ростопчина, министра духовных дел и народного просвещения А. Н. Голицына, «гасителей просвещения» Д. П. Рунича и М. Л. Магницкого, изувера-фанатика архимандрита Фотия.
Александр и сам довольно нелестно отзывался о сановниках, которыми себя окружил. В 1820 г. он жаловался прусскому королю Фридриху-Вильгельму III, что «окружен негодяями» и «многих хотел прогнать, но на их место являлись такие же»[22]. Он старался приблизить к себе людей, не имевших прочных связей в аристократических кругах, привлекал лиц, заведомо ничтожных и даже презираемых в обществе, неохотно назначал на государственные посты представителей родовой аристократии, которая вела себя независимо. Особенно оскорбляло чувства обойденных «засилье иностранцев» на русской службе, которым Александр демонстративно отдавал предпочтение. «Чтобы понравиться властелину, нужно быть или иностранцем или носить иностранную фамилию», — сетовал А. М. Муравьев[23].
В салонах передавали друг другу остроту генерала А. П. Ермолова, который на вопрос царя, какую награду он хотел бы получить за свои воинские заслуги, ответил: «Государь, сделайте меня немцем». Декабрист И. Д. Якушкин вспоминает: «До слуха всех беспрестанно доходили изречения императора Александра, в которых выражалось явное презрение к русским». Во время смотра своих войск в 1814 г. во французском городке Вертю, в ответ на похвалы герцога Веллингтона по поводу их организации, Александр во всеуслышание заявил, что этим он обязан иностранцам, а однажды в Зимнем дворце, «говоря о русских вообще, сказал, что каждый из них плут или дурак». Не случайно в числе задач Союза спасения было противодействие иностранцам, находившимся на русской службе[24].
Помимо неискренности, «изменчивости и двусмысленности его характера», у Александра отмечали упрямство, подозрительность, недоверчивость, большое самолюбие и стремление «искать популярности по любому поводу». В семейном кругу его называли «кротким упрямцем». Шведский посол барон Стединг отзывался о нем: «Если его трудно было в чем-нибудь убедить, то еще труднее заставить отказаться от мысли, которая в нем возобладала»[25]. Особенное упрямство и настойчивость он проявлял, когда дело касалось его самолюбия. Упрямство вполне соединялось со слабой волей, как «либерализм» на словах — с деспотизмом, и даже жестокостью, на деле. «Он слишком слаб, чтобы управлять, и слишком силен, чтобы быть управляемым», — отзывался о нем Сперанский, который отмечал и непоследовательность царя («он все делает наполовину»).
