Зоя Воскресенская - Сквозь ледяную мглу
Часа через два Фредриксон поднялся с места и стал что-то объяснять. Владимир Ильич понял одно — старик с сыном не могут больше ждать, постоялый двор остался без мужчин и им пора домой.
Фредриксон протянул профессору неровно обрезанный кусок открытки. Владимир Ильич спрятал его в карман.
Хозяйка принесла чашку кофе, поставила на стол вазочку, в которой лежало несколько квадратиков печенья с оттиском «Жорж Борман». Владимир Ильич принялся составлять с помощью словаря фразы для предстоящего разговора с хозяином. Составить фразу по-шведски дело не трудное, а вот как постигнуть произношение? Фрекен Анна дала ему несколько уроков, но их было недостаточно.
В соседней комнате послышался мужской голос.
«Наконец-то пришел хозяин!» — с чувством облегчения решил Владимир Ильич.
Мужчина что-то отрывисто спрашивал, хозяйка отвечала. Затем дверь открылась, и в комнату вошел финский полицейский.
Владимир Ильич вопросительно посмотрел на вошедшего.
— Виктор Карлсон, — шаркнул полицейский. — Лошади у крыльца. Поехали!
«Считать себя арестованным или как?» — подумал Владимир Ильич и решительно спросил:
— Мне нужно основание.
— Пожалуйста! — Полицейский вынул из нагрудного кармана замысловато обрезанный кусок цветной открытки.
Владимир Ильич внимательно рассмотрел его и приложил к этому куску вторую половину открытки, оставленную Фредриксоном в конверте. Куски совпали. На открытке была изображена белокурая девушка и орел со злющими глазами, с крыльями, как черная туча.
Пароль был правильный. Страхи напрасны.
Полицейский Виктор Карлсон был членом тайной организации финляндских активистов. Организация ставила своей целью борьбу за самостоятельность Финляндии. Финляндские активисты охотно помогали тем, кто вел борьбу с русским царизмом.
«ДЕТ ГОР НКТЕ!»[4]
Дорога привела к одинокому красному домику на скалистом холме. Домик резко выделялся на фоне снега и покрытых инеем скал, и даже окна в нем рдели, отражая закатное солнце.
— Ну, вот и приехали! — важно возвестил Карлсон. Он слез с облучка, привязал лошадь и с силой толкнул дверь.
Владимир Ильич отметил, что ни в одном финском доме он не видел замков или прочных запоров.
Небольшая комната-кухня, куда они вошли, блестела чистотой. На полу разостланы светлые домотканые половики, бревенчатые стены украшены самодельными ковриками, на полке у большой печки сияют начищенные медные кастрюли. От печи до стен, под самым потолком, протянулись тонкие шесты, а на них нанизаны круглые и плоские, как лепешки, хлебы.
Карлсон о чем-то вполголоса переговорил с хозяином, кивнул хозяйке и торопливо ушел. Он должен был поспеть на дежурство.
Владимир Ильич сел рядом с рыбаком на широкую скамью и сказал по-шведски:
— Друг, мне нужно как можно скорее попасть в Стокгольм. Как это сделать?
Рыбак коричневым суковатым пальцем набивал трубку. Он молчал, так как не мог делать разом два дела — набивать трубку и разговаривать. Наконец трубка разожглась, он затянулся, окинул медленным взглядом своего гостя, словно оценивая его силы, и произнес:
— Дет гор инте! Не пойдет! Нет дороги. Ни пешком, ни на лодке. Надо ждать, пока станет лед.
Гость вынул из кармана словарик, полистал его и спросил:
— А когда лед станет?
— Это знает один господь бог.
— Те-те-те! — воскликнул Владимир Ильич. — Вы сказали: ни пешком, ни на лодке. А если и пешком и на лодке? Идти по льду, а лодку толкать перед собой. Я видел, так однажды шли рыбаки по Финскому заливу. — Владимир Ильич жестами показывал, как это будет выглядеть.
— Дет гор инте! Не пойдет! — упрямо твердил рыбак. — Лед не выдержит человека, лодка не пробьется через ледяную кашу. Надо ждать, пока станет лед.
Рыбак отвел гостю каморку, служившую спальней.
Утром Владимир Ильич поднялся вместе с хозяевами. Умываясь в кухне, он заметил, что за ним наблюдают большие любопытные глаза.
— Пойди, пойди сюда, давай познакомимся!
Из-за печки вышел мальчуган и отвесил гостю поклон:
— Вильхо.
— Мюллер, — в тон ему назвал себя Владимир Ильич. Жена рыбака, приглаживая белые волосы на голове мальчонки, рассказала профессору, что это их племянник, он живет с родителями на дальнем острове, где нет школ, и приезжает сюда на зиму учиться.
— Ты идешь сегодня в школу? — спросил гость, полистав книжечку.
Вильхо приподнялся на цыпочки и прокричал:
— Не-е-ет! Я у-чусь три ра-за в не-де-лю!
— Почему ты кричишь? — поинтересовался профессор.
— Чтобы ты лучше меня понял.
Тетка Тайми зашикала, дядя Вейно кинул на дерзкого мальчишку свирепый взгляд, а гость запрокинул голову и так хорошо и радостно рассмеялся, словно ему на крючок попалась большая семга. Он вытер глаза, заглянул в словарик и уже серьезно сказал:
— Ты совершенно прав, Вильхо. Когда плохо говоришь на иностранном языке, походишь на глухонемого.
Хозяйка поставила на стол большую миску, полную печеной салаки. Хозяин встал на скамейку и аккуратно срезал ножом с шеста два хлебца. Хлеб был жесткий, как железо, его пекли один раз в месяц и подвешивали к потолку, чтобы высох и чтобы достать его было не легко. «Вот так же впрок пекут хлеб земледельцы всего мира», — подумал Владимир Ильич.
Хозяин словно угадал мысли гостя:
— Салаку море бесплатно дает, а хлеб — его надо на скалах выращивать и каждое зерно потом поливать.
— Пожалуйте к столу, господин профессор, — пригласила хозяйка.
После завтрака Владимир Ильич разложил в каморке на столе таблицы и стал выписывать на листке бумаги длинные столбцы цифр.
Вильхо стоял у двери спальни и наблюдал.
Рыбак подозвал племянника:
— Никому не говори, что к нам приехал гость. Если кто спросит, есть ли у нас чужие, отвечай: никого нет.
— А почему нельзя похвалиться, что у нас в доме гость? — удивился мальчуган.
— Чтобы люди не завидовали. И нельзя задавать так много вопросов, скоро станешь седым, — рассердился дядя. — Не мешай ему. Садись за уроки.
Вильхо взял в руки книгу.
Рыбак вытащил из угла на середину кухни сеть, устроился на полу и принялся латать дыры. В умелых руках замелькал челнок. Поглядывая в приоткрытую дверь спальни и вспоминая слова Карлсона, Бергман думал: «Неужели это и есть самый сильный враг царя? А с виду — обыкновенный учитель».
* * *Владимир Ильич приступил к заключительной главе «Аграрной программы». Он заканчивал 26-ю тетрадь. Свыше четырехсот страниц уже написано за последние недели. Конечно, можно было бы сделать больше, но эти переезды…
