Виктор Степанов - Рота почетного караула
Он стоял один на один с Вечным огнем. Почему он? Почему именно он? Было утро 9 Мая...
2
Когда это началось? Вчера? Неужели полтора года назад?
Поезд мчался сквозь ночь, словно вырываясь из темноты, что настигла его внезапно, посреди степи. За вагонным окном ярко проступили огни. Ближние из них светляками прочерчивали темень и гасли где-то позади, а дальние проплывали медленно, мигали, прощально подрагивая лучистыми ресницами. Мелькнул желтоватый уютный квадрат окна - люди дома, под крышей. А у него под ногами чугунно гремели, отстукивали что-то колеса, и он ехал, сам не зная куда.
Из грохочущего в ночи вагона Андрей впервые в жизни увидел тогда своих родных, как в перевернутый бинокль: далеко-далеко и совсем маленькими Пока подрастал, и мать, и бабушка все еще были самые большие, самые главные со своим непререкаемым авторитетом. По-детски беспомощными, одинокими и беззащитными казались они теперь. Наверное, это чувство внезапного повзросления чаще и острее всего приходит в дороге.
Андрей рос у матери один, но маменькиным сыночком не считался. Наоборот, мать всегда, при каждом удобном случае подчеркивала, словно старалась кому-то доказать, что единственный сын растет не в оранжерее и что, хоть он и чадо ненаглядное, а манна небесная ему в рот не сыплется. Может быть, тем самым она хотела компенсировать недостающую мужскую строгость: отец ушел от них, когда Андрею не исполнилось и трех лет.
Сейчас стояло перед глазами непривычно растерянное ее лицо, сведенные непонятной болью брови, словно она сдавала какой-то свой материнский экзамен и теперь не знала, что ответить строгому, несговорчивому экзаменатору. "Когда же ты успел, Андрей?" - все повторяла мать и нервно теребила в руках повестку из военкомата.
В плацкартном вагоне заняли двенадцать полок подряд. Андрей то и дело выходил в тамбур курить. Железный скрежет переходных мостков между вагонами, едковатый запах разогретого мазута и карболки навевали тоску. Но первопричиной скверного настроения была неизвестность, которая ждала в конце пути. Перед самым отходом поезда вдруг выяснилось, что их группу распределили вовсе не в воздушно-десантные войска - ВДВ, как было обещано в военкомате, а совсем в другие, непонятно какие войска. Тревожный слушок повторился и окреп. И взоры надежды обратились к сопровождающему молоденькому лейтенанту с нежным, по-девичьи белым лицом. Но тот загадочно обводил своих подопечных невинным взглядом, элегантно поправлял туго затянутую, еще сияюще новенькую портупею и отмалчивался.
Странный человек был этот лейтенант. И виду не подал, когда один из призывников, оправдывая свою оплошность тем, что парикмахерская была закрыта на учет, заявился на сборный пункт неостриженным Льняные космы "а ля Тарзан" волнисто ниспадали почти на плечи. Парня звали Руслан, а его имя совсем не подходило к фамилии - Патешонков. Руслан ввалился в купе с гитарой на роскошной голубой ленте. С зеркально отполированной деки обворожительно улыбалась коралловой улыбкой красавица, вырезанная из журнала "Советский экран".
- Понятно, это ваша Людмила, - сказал лейтенант и заинтересованно посмотрел на гитару.
Руслан не заставил себя долго ждать, наверное, не привык, чтобы упрашивали. Тонкими, гибкими пальцами тронул, погладил струны, как бы вызывая песню, наклонил голову, уронив льняную прядь, к чему-то прислушался и ударил густым медным аккордом. Пушки, что ли, ахнули? Или это взметнулся на бруствер траншеи взвод, которому суждено было погибнуть у деревни Крюково?
У деревни Крюково погибает взво-о-од .
Голос у Руслана был тонкий, не соответствующий плотной фигуре и возрасту, и поначалу можно было подумать, что он притворяется, стараясь петь под мальчика. Но нет, иначе было нельзя. Жалость слышалась в песне. Руслан жалел взвод, от которого почти никого не осталось, и лейтенанта, такого молодого, и становилось не по себе оттого, что возле подмосковной деревни погибали, один за другим падали в снег ребята.
- Молодец, - вздохнул лейтенант. - Хорошая песня!
И все поняли, что Руслан со своей гитарой взял лейтенанта в плен. Вот так, притупляя его бдительность, подкрадывались, прячась то за песней, то за шуткой-прибауткой, то за анекдотцем, к вопросу, не дающему покоя.
- Ну, приедем... А дальше?
Лейтенант молчал. И улыбался.
- Дальше? А дальше то, что было раньше... - И щурил девичьи свои глаза, оставляя хитрые щелочки.
На шестом часу пути, когда из довольно оскудевших запасов остроумия были извлечены уже самые бородатые анекдоты и все слегка надоели друг другу, одурманенные дорожной сонью, по вагону, неизвестно кем выпущенная, полетела "утка". Оказалось, что лейтенанту действительно было что скрывать. Веснушчатый парень с борцовской шеей, у которого даже ладони были рябыми от веснушек, под строжайшим секретом сообщил:
- Тихо... Нас везут в разведшколу... - и, понизив голос, чтобы не услышал лейтенант, таинственно добавил: - Где она, никто, разумеется, не знает. Но в Москве - это точно. Там, между прочим, готовили Штирлица...
Смешок недоверия прокатился по купе. Но все посерьезнели, приумолкли. И даже неунывающий Руслан больше не прикоснулся к гитаре.
Их вагон угомонился только к полуночи. Но Андрей долго не мог уснуть. Внизу гремело и перекатывалось, и, закрыв глаза, можно было представить, что не поезд несется по рельсам, а рельсы, словно выгнутые по дуге меридианы, раскручиваются под ним вместе с земным шаром. Все сильнее и сильнее разгоняется Земля, вертятся чугунные колеса. И вот они уже визжат, как на огромном наждаке, разбрасывая искры.
...Андрей проснулся оттого, что почувствовал на себе чей-то взгляд. Открыл - на него с усмешкой смотрел лейтенант, уже облаченный в мундир, выбритый - ни морщинки на лице, ни складочки на сорочке. По всему вагону плыла приятная волна "Шипра".
За окном, не отставая от поезда, катилось по небу солнце. И чай янтарно плескался в подстаканниках.
- Ну и здоровы же вы спать, штирлицы! - бодро сказал лейтенант. Подъем, подъем! Скоро Москва!
И от солнца, что оранжевым мячиком подпрыгивало на макушках синеющего леса, и от свежего, парадного вида лейтенанта на душе у Андрея стало празднично.226
- В Москву, в Москву! Карету мне, карету! - загнав под щеку сахар, в тон лейтенанту скаламбурил веснушчатый Нестеров.
Это была последняя попытка узнать о роде войск, в котором предстояло служить, но лейтенант перебил:
- Патешонков! Играйте сбор - всех в наше купе, уточним родословные.
Руслан охотно ударил румбу.
В купе стало душно, все сгрудились над лейтенантским блокнотом. На разграфленном карандашом листке были записаны фамилии призывников. И тут произошло то, что потом не раз с подначками припоминалось Андрею.
