Уильям Манчестер - Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии
Эффективность была его культом. Одно из самых странных его любимых занятий состояло в чтении расписаний поездов в поисках типографских ошибок. Когда он их находил, то хватался за телефон и начинал обвинять железную дорогу. Каждое утро, уезжая в офис, он ожидал, что его шофер оставит двигатель включенным; он не хотел терять все эти секунды, пока ключ будет повернут в зажигании. А гости в «Хюгеле» знали, что хозяин ложится спать ровно в десять вечера; без пятнадцати слуга шептал им, что пора уходить. Однажды Густав нарушил это правило. Он согласился присутствовать на гражданском торжественном мероприятии до полуночи. Эрнст фон Рауссендорф, один из администраторов Круппа, стоял в тот вечер за стойкой бара со старшей дочерью Густава Ирмгард, когда она тихо сказала: «Взгляните на часы». Он посмотрел на часы, которые, как у всякого крупповца, естественно, шли точно, и сказал ей, что до двенадцати часов остается всего момент. «Сейчас отец будет уходить», – сказала Ирмгард. Когда секундная стрелка подошла к часовой отметке, Рауссендорф поднял глаза, и конечно же его шеф вставал с кресла.
Более значимой для мира за пределами Эссена была абсолютная лояльность Густава по отношению к лидеру своей страны. При этом особой роли не играло, кто именно был лидером. После изгнания кайзера в 1918 году он продолжал оставаться преданным Вильгельму и каждый год в день его рождения писал поздравления, чтобы подтвердить свою лояльность. Но в то же время скорее вышел бы из комнаты, чем слышать неуважительные высказывания о президенте Веймарской республики. С возвышением Гитлера он стал тем, что коллега-промышленник назвал «супернацистом». Он был вполне готов принять конечные последствия своей новой веры. Когда самолет Клауса разбился в горах Эйфеля, один из друзей выразил соболезнование. Отец холодно ответил: «Мой сын имел честь умереть за фюрера».
Это был Густав, каким его знала союзническая разведка, – робот, фанатичный партийный лидер, гордый обладатель золотого значка партии. Даже тогда, когда он стонал под стеганым одеялом в Блюнбахе, агенты разыскивали его по всей Европе, потому что наряду с Герингом и Риббентропом он находился в числе первых в списке разыскиваемых как военные преступники. Густаву это было знакомо. Вместе с Вильгельмом он был назван военным преступником после Первой мировой войны, а когда в 1923 году Рур оккупировали французы, его отправили в тюрьму. На этот раз, однако, союзники были полны решимости добиться, чтобы по результатам Нюрнбергского процесса он закончил свою жизнь на виселице. Его имя стало настолько одиозным, что Харальд, находясь в русском лагере для военнопленных, счел благоразумным взять вымышленное имя. У каждой союзнической державы имелось досье на Густава, и фактически все, что находилось в их руках, соответствовало действительности.
Но в то же время было несколько поразительных пробелов. Ни один человек на самом деле не является роботом. Сами злодеяния Густава вызывают подозрения. Подобно кайзеру, чей напыщенный вид маскировал горечь испарившейся власти, Густав пытался быть кем-то другим, кем он не был на самом деле. За пределами «Хюгеля» он обманывал почти всех; друзья его сыновей называли его буйволом, что он, без сомнения, воспринимал с удовольствием. Но никто не выглядел менее похожим на буйвола. В семье его знали по нелепому детскому прозвищу Таффи. Таффи был худощав, изящен и на голову ниже своей жены; он проходил дипломатическую подготовку и сохранил элегантные манеры дипломата. (Иногда эта подготовка даже проявлялась за обеденным столом в «Хюгеле». Однажды приезжий русский специалист, которому никогда не приходилось видеть чашку для ополаскивания пальцев, выпил из нее. Густав задумчиво наблюдал за этим, потом поднял свою чашку и осушил ее.)
Если это указывает на его фальшь, то да, так оно и есть. На протяжении сорока лет он играл какую-нибудь роль: позировал в качестве владельца фирмы, где у него не было ни одной акции; упорно разыгрывал из себя Круппа, хотя вошел в семью только в возрасте тридцати шести лет.
Настоящим Круппом была Берта. Она унаследовала огромную индустриальную империю своего отца в шестнадцать лет. В ее отечестве было немыслимо, чтобы женщина обладала такой властью, поэтому она вышла замуж за Густава фон Болен унд Хальбаха. Есть некоторые основания полагать, что сватом был сам кайзер; оружейные кузницы молодой Берты были бесценным достоянием Германии, и каждый сколь-нибудь значимый немецкий военный появился на свадьбе в надежде быть посаженым отцом невесты. После торжественных обетов Вильгельм своим гнусавым голосом объявил, что отныне фамилия Густава будет «Крупп фон Болен унд Хальбах». В повседневном употреблении это было быстро сокращено до Густава Круппа. Но сам император назвал жениха «мой дорогой Болен», и никакой императорский указ не мог влить в жилы Густава хотя бы каплю крови Круппа. Оставшиеся в живых сыновья называли его «супругом королевы».
Это вводит в заблуждение. Действительно, чем глубже погружаешься в семейную жизнь, тем мутнее становится вода. Но в 1945 году победившие державы не были склонны к тонкостям. Целый корпус видных юристов во главе с председателем Верховного суда Соединенных Штатов Робертом Джексоном уже сортировал досье Круппа. Американские войска достигли Блюнбаха. Густава под охраной перевезли в ближайшую гостиницу на стоянке автобусов, где за ним продолжала ухаживать Берта, и иногда водители помогали ей управиться с запачканным бельем, а в других случаях она делала это одна, потому что Бертольд уехал по неотложному семейному делу.
Юристы продолжали изучать досье. Им понадобилось время, чтобы сделать открытие: Крупп в гостинице вовсе не тот Крупп.
Они были поглощены Густавом. Он был демоном, считали они, потому что так долго возглавлял фирму. Да, действительно, супруг королевы занимал весьма высокие позиции, когда Гитлер напал на Польшу. С тех пор, однако, «ночь и туман» окутали рейх, и союзники не знали, что в Эссене произошла смена командования. К моменту гибели Клауса в 1940 году старческая немощь Густава уже зашла далеко. На протяжении ряда лет – и когда чудовищное орудие Круппа на изогнутых рельсах бомбардировало Чэтхэм с другой стороны Ла-Манша, ведя стрельбу с расстояния 134 миль и разбрасывая настолько мощные снаряды, что по сей день англичане полагают, что их с большой высоты бомбили самолеты люфтваффе, и в годы Аушвица и рабства, когда узники 138 концлагерей тяжело трудились на Круппа, а Роберт Ротшильд был отравлен газом, потому что не захотел переписать на Круппа свою французскую фирму, – все это время главой семейства был – и оставался им вплоть до своей странной смерти в 1967 году – старший сын Берты и Густава.
