Михаил Водопьянов - Путь летчика
После ликвидации Врангеля нашу часть перевели в Москву. Но здесь мне пришлось служить недолго. Через несколько месяцев меня откомандировали в Ленинград, в 50-й отдельный разведывательный отряд.
В 1921 году я демобилизовался, вернулся в Москву и стал работать шофером. Но мысль об авиации не покидала меня. Скоро мне предложили работу на московском аэродроме, и я стал ремонтировать авиационные моторы. Моим бригадиром был замечательный механик Федор Иванович Грошев.
Работа мне нравилась, люди тоже. Через полгода я стал бригадиром.
Однажды летом, установив отремонтированный мной мотор на самолет известного летчика Аполлинария Ивановича Томашевского, я попросил его взять меня в испытательный полет вместо бортмеханика.
Аполлинарий Иванович пристально посмотрел на меня:
– А тебе очень хочется полетать?
– Очень!
– Ну хорошо, летим.
Самолет был пассажирский. Аполлинарий Иванович сидел с левой стороны, я – с правой, на месте бортмеханика.
Вырулили на старт. Летчик дал полный газ, резко отжал от себя штурвал, и самолет стремительно покатился вперед.
Через несколько секунд мы были в воздухе.
На высоте трехсот метров Аполлинарий Иванович сделал круг над аэродромом, затем взял курс на Красную Пресню, а оттуда на Серпухов.
Мотор работал прекрасно. Самолет был с двойным управлением. Прямо передо мной стоял второй штурвал.
Я внимательно следил за четкой, уверенной работой летчика, и у меня появилось непреодолимое желание взяться за второй штурвал, положить ноги на педали ножного управления и повести вперед воздушную машину.
Погода была ясная, видимость хорошая. Слева показалась железная дорога.
Аполлинарий Иванович, очевидно, прочел в моих глазах желание вести машину. Он кивнул на управление и крикнул:
– Бери!
Руки мои впервые в жизни коснулись штурвала, а ноги – педалей. Томашевский указал направление, предложил держать железную дорогу под левым крылом и, отпустив штурвал, снял с педалей ноги.
Теперь машина шла, повинуясь только моей воле.
Сначала она вела себя хорошо, но потом нос ее стал почему-то подниматься, и она полезла вверх. Боясь резко изменить ее положение, я стал медленно отводить от себя штурвал.
Летчик улыбался.
– Да ты не стесняйся!-крикнул он мне.-А то она у тебя на дыбы встанет!
Я отжал ручку больше. Машина круто пошла вниз. Я взял ручку на себя. Машина снова полезла вверх. Казалось, что самолет шел по огромным волнам. Он то зарывался носом, то становился на дыбы; его бросало то влево, то вправо.
Томашевский попрежнему улыбался.
– Ты спокойней, не напрягайся так сильно. Уже Подольск пролетели!
Но мне было не до Подольска. Я и не заметил, как мы его пролетели. Машина шла, как пьяная. Я брал штурвал то на себя, то от себя. Пот лил с меня градом, но я никак не мог поставить машину в строго горизонтальное положение. Наконец, Аполлинарий Иванович положил ноги на педали, взял второй штурвал и буквально одним движением исправил мои ошибки.
– Вот так держи!-крикнул он и опять передал мне управление.
Теперь машина шла ровнее.
– Так, так!-слышал я голос летчика. -Правильно! Молодец!
Эти слова подбадривали и помогали. Я начал управлять увереннее и довел самолет до Серпухова.
Как я был благодарен этому замечательному человеку и прекрасному летчику! У него хватило терпения в течение сорока минут испытывать невероятную качку.
Над Серпуховом Томашевский взял управление. Почувствовав твердую руку, машина пошла спокойнее.
Через час мы летели обратно. Как только самолет оторвался от земли и набрал высоту, Аполлинарий Иванович, к великой моей радости, снова передал мне управление.
Теперь нервы мои успокоились, и машина шла значительно ровнее. Я вел ее до самой Москвы. Когда мы вышли из кабины, Аполлинарий Иванович крепко пожал мне руку и сказал:
– Тебе обязательно надо учиться!
И с этого момента меня еще упорнее стала преследовать мысль: надо научиться летать, стать летчиком!
В 1925 году я выдержал экзамен на бортмеханика. «Теперь, – думал я, – до летчика остался один шаг».
В эту весну Народный комиссариат земледелия отправлял на Северный Кавказ первый авиационный отряд по борьбе с саранчой. Я был зачислен в этот отряд бортмехаником.
Весной 1927 года мы получили задание выехать в город Кзыл-Орду. Полчища саранчи наступали на поля Казахстана.
Самолеты были перевезены поездом. В Кзыл-Орде надо было собрать их, испробовать в воздухе, а затем лететь на место работы.
Выбрали место для площадки. Посреди этой площадки оказалась яма. Наняли рабочих, достали подводы и засыпали эту яму, но не утрамбовали. Потом разгрузили самолеты и начали их собирать.
Свой самолет «Конек-Горбунок» – опознавательный знак № 13-я собрал первым. Доложил об этом летчику. До вечера было еще далеко, и мы решили испробовать машину.
Летчик отдал распоряжение заводить мотор. Потом он вырулил на старт, дал полный газ и пошел на взлет.
Ветра не было. Перед нами простиралась длинная ровная площадка. Самолет уже набирал скорость и вот-вот должен был оторваться. Но в это время он бежал по месту, где раньше была яма. Вдруг колеса зарылись в мягкую землю, хвост поднялся и винт стал задевать за землю. Мы почувствовали сильный толчок и услышали резкий треск. Радиатор отлетел в сторону, мотор повернулся вниз цилиндрами и загорелся.
Перескочив яму, самолет остановился. Мы быстро выскочили из машины. Я схватил бортовой огнетушитель и открыл его. Сначала струя ударила мне в лицо, потом обдала летчика… Сгоряча я не сообразил, как нужно действовать огнетушителем.
Мотор был в огне, бензин лился из магистрали, уже горели колеса. Дойдет до крыльев, - тогда пропала машина! Летчик подскочил ко мне, тащит сзади за ремень:
– Отойди, сейчас взорвется бензиновый бак!
– Не взорвется, - говорю, - до баков еще далеко. Ты лучше закрой краник…
Летчик бросился к горящему самолету и закрыл бензин. Тут подбежали товарищи с огнетушителями, оттащили самолет назад. Пожар удалось ликвидировать. Сгорела только резина на колесах и слегка обгорел мотор.
Мне страшно хотелось пить. Около самолетов стояло ведро с водой; тут же лежала большая кружка. Я схватил ее и стал пить большими глотками. Вода приятно холодила горло, но когда кружка оказалась пустой, мне показалось, что она пахнет бензином.
– Что такое?-обращаюсь к товарищам.-Этой кружкой бензин наливали, что ли?
– Нет, - говорят, - в ведре чистый бензин.
– Как бензин? Здесь была вода!
– Воды было очень мало, - сказал бортмеханик Волков, - я воду вылил и наливал этим ведром бензин в самолет. Увидев, что загорелась ваша машина, я поставил ведро и побежал с огнетушителем. А кто кружку рядом положил, - я уж не знаю…
