Антонина Пирожкова - Воспоминания
Примерно в это же время в Москву с Кузнецкстроя возвратились мои друзья — Александр Сергеевич Резник и Роман Александрович Эммануэль, а позже, уже осенью, приехал и Лев Николаевич Александри. Жить мне стало гораздо интереснее. Я любила зайти после работы к Резнику на улицу Малая Дмитровка, где в одном из ее переулков у него была комната в большом старинном капитальном доме. У Резника можно было посидеть вечером, рассказать о своих делах на работе и вне работы, послушать его новости и потом уже ехать к себе на Сокол спать. Трамвай № 6, ходивший от Страстной площади до Сокола, проезжал как раз по Малой Дмитровке мимо дома, где жил Резник. Эммануэль пригласил меня домой к своим родителям и познакомил с ними и двумя братьями, занимавшими какие-то ответственные посты в Москве. Братья были верны генеральной линии партии, провозглашенной Сталиным, и от нее никогда не отклонялись в отличие от своего брата. И Резник, и Эммануэль, знакомя меня со своими друзьями, показывали им меня как некую редкость, за что я на них сердилась.
Однажды Эммануэль привел меня к Александри. Оказалось, что Лев Николаевич был женат на певице по фамилии Коровина, крупной полной даме, несколько мужеподобной, но веселой. В каком театре она пела, я не знаю, так как мне не приходилось ее слушать. Она вступила в какой-то политический спор с Эммануэлем, а Лев Николаевич и я сидели за столом и тихо разговаривали. Я расспрашивала его о том, как на Кузнецкстрое прошел пуск первой домны. Вдруг Александри взял мою руку, посмотрел на ногти и сказал: «Вам следует делать маникюр и не надо стричь ногти так коротко». И, посмотрев на меня, добавил: «И косметики немного тоже не помешает, ваше лицо очень выиграет от косметики». До тех пор я никогда не пользовалась никакой косметикой, умоюсь хорошенько с мылом, причешусь, и готово. После этого разговора я сделала маникюр и серьезно пострадала, так как маникюрша дважды порезала мне пальцы, сказав в свое оправдание, что у меня слишком близко расположены сосуды. Пальцы болели несколько дней, и на работе я не знала, куда спрятать руки. Воспользоваться косметикой я так и не решилась. Но меня очень тронуло то, как по-отцовски ко мне отнесся Александри, как позаботился о том, чтобы я лучше выглядела и была опрятнее. Однако больше в Москве с Александри я почему-то не встречалась. Кажется, он получил какую-то новую работу и должен был уехать в другой город.
8-го Марта в Гипромезе был устроен праздничный вечер с концертом и танцами, а также с буфетом, где были бутерброды, чай и даже вино. Меня на этом вечере опекал мой начальник Барский: сидел со мной рядом, сводил в буфет и танцевал со мной. Но когда он куда-то отлучился, я сбежала с вечера, оделась и вышла на улицу. Свирепствовала пурга, снег валил хлопьями, ветер швырял снежинки в лицо и валил с ног. По Гоголевскому бульвару я с трудом дошла до Страстной площади и подошла к остановке трамвая № 6, на котором обычно ехала домой до Сокола. Рельсы были засыпаны снегом, который никто убирать не собирался, и мне стало ясно, что трамваи ходить не будут до утра, а может быть, и дольше. Приходившие на остановку люди, постояв немного, расходились, чтобы добраться до дома пешком. Что было делать? Время было позднее, уже за полночь. К Анне Павловне идти не хотелось, чтобы ее не будить. Подумав, я решила идти к Резнику на Малую Дмитровку.
Преодолевая сугробы, почти в час ночи я добралась до дома, где жил Резник, позвонила раз-другой и стала ждать. Через какое-то время он мне открыл и очень удивился моему приходу. У него сидел друг, которого я знала, по фамилии то ли Городецкий, то ли Городницкий. Резник снял с меня засыпанное снегом пальто, шапку, отряхнул их в коридоре и тут же поставил греться чайник. И сразу же принялся растирать мне руки, а потом снял с меня обувь и растер ноги. Он напоил меня чаем, я согрелась и наконец смогла рассказать о бушевавшей на улице непогоде и засыпанных снегом трамваях. Его друг собрался и ушел к себе — он жил во дворе этого же дома. Резник постелил мне на диване, и я легла спать. Сам он спал за занавеской, отделявшей его кровать от остальной части комнаты. По теперешним временам такая ситуация вызвала бы много толков, но в то время еще очень высоко ценились дружеские отношения и другу доверяли в полной мере. Мы жили тогда в более чистой нравственной атмосфере, чем теперь. Утром мы с Александром Сергеевичем попили чаю и отправились на работу, каждый в свое учреждение. В конце рабочего дня трамваи уже ходили, и я смогла уехать к себе на Сокол.
Анна Павловна часто звонила мне на работу и просила приехать после работы к ней и остаться ночевать на Петровке, 26, поэтому в свою комнату я наведывалась редко. Анна Павловна и Галя встречали меня с радостью. Им было веселее со мной, так как знакомых у Анны Павловны в Москве почти не было, кроме Аркадия Фридмана, жившего в том же доме на одном с ней этаже. Из одной квартиры этого этажа в другую можно было попасть по дорожке на крыше, так что не было необходимости спускаться вниз и подниматься вверх в другом подъезде. Вот он иногда и заходил к Анне Павловне, так как был одиноким и такого же доброго нрава. В мае Анна Павловна сняла дачу в деревне, попросив меня жить у нее в московской квартире, чтобы не оставлять ее без присмотра. Я приезжала на дачу по воскресеньям, мы ходили в Абрамцево, в музей Аксакова, на речку Воря и просто гуляли по окрестностям. Лес был сказочной красоты. Наверное, это был тот лес, в котором Елена Поленова писала картину «Война грибов». Аромат в лесу был сильный и чудесный, этим воздухом хотелось дышать и дышать.
В конце июня в Москву должен был приехать Яков Павлович Иванченко. Подготовка к его приезду началась с того, что весь балкон квартиры был заполнен ящиками с апельсинами, мандаринами и лимонами. Оказалось, что Яков Павлович болен диабетом и эти фрукты были основным его питанием. Я уехала в свою комнату на Соколе, но не прошло и трех дней, как позвонила Анна Павловна и сказала, что Аркадий Фридман уезжает в отпуск. Она договорилась, что на время отпуска я буду жить в его комнате, чтобы быть поближе к ним.
Яков Павлович приехал на Петровку, 26, и там началась большая суета. С ним приехал его личный секретарь Новокшонов, который с самого утра приходил в дом, чтобы организовать встречи Якова Павловича с разными людьми. Людей приходило много; я не всегда присутствовала при этом, а Анна Павловна жаловалась, что сбилась с ног. В доме было шумно и по-своему весело. Новокшонов имел какое-то отношение к литературе, кажется, сам что-то писал. У него было много знакомых в писательской среде. Я думаю, что именно он подал Иванченко идею пригласить Бабеля на очередной обед. Еще до этого обеда Яков Павлович как-то пригласил меня в Театр сатиры. Я смутилась, но Анна Павловна сказала: «Не беспокойся, он еще человек десять наприглашал, так как заказывал много билетов».
