Ефим Гольбрайх - Былой войны разрозненные строки
Парфюмерные магазины повсеместно имели вывески, на которых красовались большие интригующие буквы ТЭЖЭ. Эти четыре буквы оставались загадкой для многих поколений. Оказалось, что расшифровываются они разочаровывающей бытовой прозой: Трест эфирно-жировых эмульсий.
Разочарование и недоумение по поводу этих загадочных букв уже тогда вылилось в частушку:
На губах ТЭЖЭ, на зубах ТЭЖЭ,
На щеках ТЭЖЭ целовать где же?
Личные часы, особенно наручные, были редкостью. О человеке, который имел часы, так и говорили: «с часами». Самой популярной и чуть ли не единственной маркой были «кировские». По карманным часам узнавали представителей старшего поколения. Но таких было мало. В каждой квартире «тикали» ходики с тяжелыми гирями на цепочке.
С 1 апреля время переводилось на час раньше так называемое летнее время, а с 1 октября на час позже. Более рациональное использование светлого времени давало существенную экономию керосина и электроэнергии.
Долго экспериментировали с рабочей неделей. Поначалу были так называемые пятидневки: четыре дня работали, пятый выходной. По этому поводу в ходу была частушка:
Мамочка ударница, а папочка герой[1].
Четыре дня работают, а пятый выходной.
Но выходной день был не общим, а скользящим и вызывал много неудобств. Придешь за делом, а нужного человека нет, зашел назавтра этот есть, другого нет. Неудобно это было и в личном плане: выходные дни мужа и жены зачастую не совпадали. Пятидневка продержалась недолго, уступив место шестидневке: пять дней работали, шестой выходной. Выходные дни были твердо определены и известны заранее: шестого, двенадцатого, восемнадцатого, двадцать четвертого и тридцатого числа каждого месяца. Тридцать первое было рабочим днем. Шестидневка прочно вошла в быт и существовала много лет, почти до самой войны.
Были и летние, более низкие цены на молочные продукты, которые с наступлением осени снова повышались.
Но однажды время осталось летним, а цены зимними[2]…
Одеты мы были более чем скромно. Как правило, я донашивал вещи старшего брата, на которых красовалось от двух (локти) до четырех (др. места) аккуратных заплат. От своей школьной подруги я как-то услышал: осенью ты ходил без головного убора, но в перчатках. Шиковал? Скорей всего шапки просто не было, а перчатки подарили.
Никаких украшений у наших девушек не было. Да и откуда им взяться? Если бы, поженившись, парень и девушка надели обручальные кольца, их немедленно исключили бы из комсомола. Девушка с золотыми сережками могла не подавать заявления — таких в комсомол не принимали. Золотые вещи были принадлежностью детей из состоятельных семей. Юнг-штурмовки и красные косынки очень шли нашим девушкам. Ребята по большей части ходили в косоворотках. Галстук, правда, уже не считался мещанством, но в силу еще не вошел.
Гремела война в Испании. Пилотки республиканской Армии сделались модным головным убором. После восьмилетки мальчишки рвались в военные училища (обучение в школе начиналось с восьми лет, военные училища давали среднее образование). Приезжавшие в отпуск курсанты были популярны у девушек и уважаемы у парней.
Но война гремела не только в Испании.
В июне-августе 1938 года вспыхнул вооруженный конфликт в районе озера Хасан.
В середине июля группа советских пограничников перешла маньчжурскую границу якобы в ответ на нарушение ее японским жандармом (на самом деле нарушения не было: он был застрелен советским командиром-пограничником на сопредельной территории) и стала возводить укрепления у высоты Заозерная. Командующий ОКДВА (Особая Краснознаменная Дальневосточная Армия) маршал Блюхер расследовал происшедшее и предложил наказать виновных. В ответ нарком Ворошилов обвинил его в неудовлетворительном руководстве и пораженчестве. В конце августа Блюхер был отозван в Москву, арестован и расстрелян…
По окончании военных действий советская пропаганда объявила о «блестящей победе». И вот ее итоги: Красная Армия и пограничники потеряли убитыми около восьмисот человек (792) и более двух тысяч семисот (2752) ранеными. Японцы, соответственно: 826 и 913…
Говорить о карьере считалось позором. Время было суровое, новый быт более чем скромен. Новый Год считался религиозным праздником и отождествлялся с Рождеством Христовым. Впрочем, елку кое-кто, крадучись, уже проносил в дом.
Нашей комсомольской юности был чужд национализм или шовинизм. Антисемитизм не ощущался ни в школе, ни на улице. Это был «пережиток капитализма в сознании людей». С капитализмом было покончено, значит и с антисемитизмом тоже. Так учили. До горького разочарования было еще далеко…
Авторучки были редкостью и назывались «вечное перо». Их владельцы вызывали зависть и восхищение, а когда авторучки стали общедоступны, немало копий было сломано, прежде чем ими разрешили пользоваться в школе. (Самое смешное, что та же история повторилась через тридцать лет при переходе на шариковые ручки!)
Писать разрешалось только перьями № 86 эта цифра была выбита на перышке. Они нещадно царапали отнюдь не глянцевую бумагу наших тетрадей и воспитывали стойкое отвращение к письму, украшая наше «чистописание» жирными кляксами (сейчас и слова такого нет). В младших классах тетради по письму были в косую линейку. Считалось, что это помогает выработать красивый почерк с изящным наклоном вправо.
Бумага была проблемой и оставалась ею долгие годы. Один учебник выдавался на двоих, а нередко и на троих учеников. Тетради распределялись в школе, и чтобы растянуть их подольше, писали между линейками и на внутренней стороне обложки. Внешняя была занята таблицей умножения и системой мер и весов страна переходила от верст и пудов к километрам и тоннам.
Излюбленным развлечением мальчишек были воздушные змеи. Множество змеев, больших и маленьких, плоских и коробчатых, бесхвостых и с хвостом из мочала, иногда раскрашенных, реяло в хорошую погоду над городом, а затем, в бессилии, повисало на деревьях и проводах.
Не меньшей популярностью пользовались железные обручи от бочек и бадей. Смастерив из толстой проволоки захват с длинной ручкой, мальчишки неистово гоняли обручи по тротуарам и мостовым, издавая дикий шум и визг, напоминающий скрежет тормозов. Обручи, по большей части конусные, норовили укатиться в сторону, и требовалось большое искусство, чтобы обруч не свернул и не упал.
Коньки с ботинками были несбыточной мечтой. Кто это мог позволить себе лишнюю пару ботинок? На тех, кто их имел, смотрели, как на представителей иного, прекрасного и неведомого мира. Конек, чаще всего один, привязывался к валенку и, отталкиваясь другой ногой, мальчишки носились друг за другом.
