Альфред Кейзерлинг - Воспоминания о русской службе
Склады представляли собой деревянные постройки и стояли кучно, чуть ли не вплотную друг к другу. Лето выдалось необычайно засушливое, и однажды ночью по неведомой причине склады сгорели дотла. Речь могла идти только о поджоге, потому что все постройки вспыхнули разом; причем поджог устроили так ловко, что гасить было невозможно. Тюремная администрация сообщила, что это не иначе как дело рук специалистов-поджигателей из числа арестантов, поквитавшихся таким образом с полковником Потуловым, который был у них крайне непопулярен. По заявлению самого полковника, в пожаре погибли двое арестантов, что как будто бы подтверждало высказанное им подозрение.
Несколько недель спустя в Петербург на имя генерал-губернатора Корфа пришла из Иркутска телеграфная депеша, что в тамошнюю полицию явился беглый карский арестант и сообщил следующее: полковник Потулов, посулив солидное вознаграждение, уговорил его и еще двух арестантов поджечь склады в Усть-Каре; полковник лично во всех подробностях проинструктировал их, как это сделать, и снабдил всем необходимым для поджога — словом, руководил каждым их шагом; сторожей он удалил, а сам остался на месте. Когда же трут загорелся и повсюду вспыхнуло пламя, он набросился на арестантов и двоих свалил, лишь этому одному удалось убежать. И он сразу решил заявить на полковника, «так как тот подло с ними обошелся», но побоялся делать это в Забайкалье, где у полковника всюду друзья, — вот почему и выполнил свое решение только в Иркутске.
Получив эту депешу, барон Корф назначил расследование и приказал взять полковника Потулова под стражу.
Как выяснилось, склады действительно были пусты: Еще зимой Потулов продал все запасы «Шалтуге»{5}, разбойничьей вольнице, которая обосновалась в Приамурье, на китайской территории. Возникла эта странная вольница — «республика» беглых каторжников и авантюристов — немногим раньше на очень богатом, случайно открытом бродягами, то бишь беглыми арестантами, золотом месторождении; конечно, ни Россия, ни Китай ее не признавали, и легально она никак не могла обеспечить себя провиантом, однако же платила самую высокую цену — природным золотом. Потулов воспользовался этим, рассчитывая, что в летнюю навигацию сумеет вновь заполнить склады зерном, купленным по нормальным ценам. Но страшный неурожай в Западной Сибири и Забайкалье и низкий уровень воды в реках перечеркнули его план. Он предвидел, что осенью и зимой запасов катастрофически не хватит и тогда его вина непременно раскроется, ведь по всем книгам провиант должен быть на месте.
ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО С ТЮРЕМНОЙ СИСТЕМОЙ
В начале августа я прибыл в Сретенск, где меня ожидали точные телеграфные инструкции генерал-губернатора и предоставленные им широкие полномочия. Пароходик почтового ведомства уже стоял у причала, готовый немедля доставить меня в Усть-Кару, до которой было еще 200 верст.
К Усть-Каре мы подошли в ночной темноте. Уже издали я заметил яркий отблеск огня — на пристани пылал большой костер, в зареве которого я мог различить обугленные развалины сгоревших складов. Возле костра сновали серые фигуры в арестантских халатах, с факелами в руках, и несколько человек в парадных мундирах тюремных чиновников.
На берег бросили швартовы, проложили сходни, один из тюремных чиновников поднялся на борт и доложил мне, что в Усть-Каре все благополучно, в тюрьмах столько-то арестантов, столько-то в лазарете, столько-то в отсутствии, где они — неизвестно; для моего приема и проживания все подготовлено, он ждет дальнейших распоряжений.
Из полученной в Сретенске телеграммы моего шефа я сделал вывод, что на местных чиновников полагаться не следует и с самого начала лучше быть от них независимым. Резиденция главной администрации находилась на золотом прииске Нижняя Кара, в 15 верстах от Усть-Кары; там тоже было несколько тюрем, где содержались каторжники, которых кабинетская администрация использовала на работах в золотом руднике. Десятью верстами дальше располагался второй рудник — Верхняя Кара, тоже с тюрьмами и мастерскими.
Выслушав доклад чиновника, я изъявил желание нынче же ночью выехать за 15 верст в Нижнюю Кару; от его сопровождения я отказался, поблагодарил за приготовленный ночлег и велел подать к пристани тарантас; мой большой багаж надлежало утром отправить мне вдогонку. Ночь выдалась очень темная, а узкая дорога вела по берегу реки вдоль высокого каменного обрыва, поэтому я взял в провожатые двух верховых казаков с факелами, усадил третьего казака на козлы рядом с кучером из числа арестантов и отправился в путь.
По дороге я расспросил казака, где в Нижней Каре лучше искать ночлег, поскольку в этот день меня там не ждали. О доме главной администрации и речи быть не могло, ведь там уже поселился следователь, да и арестованный полковник Потулов находится там же, его только через день-другой увезут в Верхнеудинск, в следственную тюрьму. Казак сообщил, что недавно рядом с административным зданием построили в леске маленький домик; чиновник, для которого он предназначен, туда покуда не переехал, в домике только двое сторожей — мальчишки, дети арестантов. Я приказал ехать к этому дому. Сторожей, мальчишек лет 12–14, Петьку и Осейку, разбудили; я велел занести в дом ручную кладь, спальный мешок и дорожный провиант; фонарь, свечи и самовар отыскались на месте, и я по-домашнему расположился на ночь в одной из двух комнат, из коих состояло жилое помещение. Трем казакам и кучеру я велел сразу возвращаться в Усть-Кару, не сообщая никому в Нижней Каре о моем приезде.
Мальчишки ловко и споро поставили самовар; я поужинал, лег и тотчас крепко уснул. Но вскоре меня разбудил громкий стук в дверь; я услыхал сиплый голос, который настойчиво просил отворить; мальчишки тоже проснулись, и я услышал, что беседовали они с каким-то «дядей Ваней», которому объясняли, что нынче ночью дом занят «графом от генерал-губернатора» и отворить они никак не могут. Мужской голос за дверью ответил, что ему как раз и надобно немедля потолковать с этим графом и что они должны его сей же час впустить.
Этот ночной гость поверг меня в недоумение, ведь я предполагал, что никто здесь не мог пока узнать о моем приезде, но, как видно, казаки мои все ж таки проговорились. Невольно у меня мелькнула мысль, что ввиду моего для администрации безусловно нежелательного появления сей ночной гость означает какую-то неприятность. Вот почему я предоставил мальчуганам продолжать переговоры через запертую дверь и велел им выспросить у пришельца, кто он таков и почему, черт побери, не может подождать до утра и изложить мне свое дело в конторе администрации. Однако же пришелец не уходил, упрашивая впустить его в дом. Мальчики тоже вступились за своего «дядю Ваню»: он-де кузнец в тюрьме и три дня как в бегах; если нынче он не вернется в тюрьму, ему придется худо. Из всей этой истории я совершенно ничего не понял, но, поскольку мальчишки очень уж убедительно просили за пришельца, встал, взял револьвер и приказал отпереть дверь.
