Г Владимов - Генерал и его армия
Слушай-ка, - он вдруг покосился на Сиротина веселым и пронзающим взглядом, - а может, ты мне тово... дурочку валяешь? А главное про Фотия Иваныча не говоришь, утаиваешь?
- Чего мне утаивать?
- Странностей за ним не наблюдаешь в последнее время? Учти, кой-кто уже замечает. А ты - ничего?
Сиротин подернул плечом, что могло значить и "не замечал", и "не моего ума дело", однако неясную еще опасность, касающуюся генерала, он уловил, и первым его внутренним движением было отстраниться, хотя б на миг, чтоб только понять, что могло грозить ему самому. Майор Светлооков смотрел на него пристально, взгляд его голубых пронзительных глаз нелегко было выдержать. Похоже, он разгадал смятение Сиротина и этим строгим взглядом возвращал его на место, которого обязан был держаться человек, состоящий в свите командующего, - место преданного слуги, верящего хозяину беспредельно.
- Сомнения, подозрения, всякие мерихлюндии ты мне не выкладывай, сказал майор твердо. - Только факты. Есть они - ты обязан сигнализировать. Командующий - большой человек, заслуженный, ценный, тем более мы обязаны все наши малые силы напрячь, поддержать его, если в чем-то он пошатнулся. Может, устал он. Может, ему сейчас особое душевное внимание требуется. Он ведь с просьбой не обратится, а мы не заметим, упустим момент, потом локти будем кусать. Мы ведь за каждого человека в армии отвечаем, а уж за командующего что и говорить...
Кто были "мы", отвечающие за каждого человека в армии, он ли с майором или же весь армейский "Смерш", в глазах которого генерал в чем-то "пошатнулся", этого Сиротин не понял, а спросить почему-то не решался. Ему вспомнилось вдруг, что и дружок из автороты штаба тоже эти слова обронил: "пошатнулся малость", - так он, стало быть, не звон отдаленный слышал, а прямо-таки гудение земли. Похоже, генеральское пошатновение, хоть ничем еще не проявленное, уже и не новостью было для некоторых, и вот из-за чего и вызвал его к себе майор Светлооков. Разговор их становился все более затягивающим куда-то, во что-то неприятное, и смутно подумалось, что он, Сиротин, уже совершил малый шажок к предательству, согласившись прийти сюда "посплетничать".
Из глубины леса тянуло предвечерней влажной прохладой, и с нею вкрадчиво сливался вездесущий приторный смрад. Чертовы похоронщики, подумал Сиротин, своих-то подбирают, а немцев - им лень, придется генералу доложить, даст он им прикурить. Неохота было свежих подобрать - теперь носы затыкайте...
- Ты мне вот что скажи, - спросил майор Светлооков, - как он, по-твоему, к смерти относится?
Сиротин поднял к нему удивленный взгляд.
- Как все мы, грешные...
- Не знаешь, - сказал майор строго. - Я вот почему спрашиваю. Сейчас предельно остро ставится вопрос о сохранении командных кадров. Специальное указание Ставки есть, и Верховный подчеркивал неоднократно, чтоб командующие себя не подвергали риску. Слава Богу, не сорок первый год, научились реки форсировать, личное присутствие командующего на переправе - ни к чему. Зачем ему было под обстрелом на пароме переправляться? Может, сознательно себя не бережет? С отчаяния какого-нибудь, со страху, что не справится с операцией? А может, и тово... ну, свих небольшой? Оно и понятно до некоторой степени операция оч-чень все-таки сложная!..
Пожалуй, Сиротину не показалось бы, что операция была других сложнее, и развивалась она как будто нормально, однако там, наверху, откуда к нему снисходил майор Светлооков, могли быть иные соображения.
- Может быть, единичный случай? - размышлял между тем майор. - Так нет же, последовательность какая-то усматривается. Командующий армией свой КП выносит поперед дивизионных, а комдиву что остается? Еще поближе к немцу придвинуться? А полковому - прямо-таки в зубы противнику лезть? Так и будем друг перед дружкой личную храбрость доказывать? Или еще пример: ездите на передовую без охраны, без бронетранспортера, даже радиста с собой не берете. А вот так и нарываются на засаду, вот так и к немцу заскакивают. Иди потом выясняй, доказывай, что не имело места предательство, а просто по ошибке... Это же все предвидеть надо. И предупреждать. И нам с тобой - в первую очередь.
- Что ж от меня-то зависит? - спросил Сиротин с облегчением. Предмет собеседования стал ему наконец понятен и сходился с его собственными опасениями. - Шофер же маршрут не выбирает...
- Еще б ты командующему указывал!.. Но знать заранее - это в твоей компетенции, верно? Говорит же тебе Фотий Иваныч минут за десять: "Запрягай, Сиротин, в сто шестнадцатую подскочим". Так?
Сиротин подивился такой осведомленности, но возразил:
- Не всегда. Другой раз в машину сядет и уж тогда путь говорит.
- Тоже верно. Но он же не в одно место едет, за день в трех-четырех хозяйствах побываете: где полчаса, а где и все два. Можешь же ты у него спросить: а куда потом, хватит ли горючего? Вот у тебя и возможность созвониться.
- С кем это... созвониться?
- Со мной, "с кем". Мы наблюдение организуем, с тем хозяйством свяжемся, куда вы в данный момент путь держите, чтоб выслали встречу. Я понимаю, командующему иной раз хочется нахрапом подъехать, застать все как есть. Так это одно другому не мешает. У нас - своя линия и своя задача. Комдив того знать не будет, когда Фотий Иваныч нагрянет, лишь бы мы знали.
- А я-то думал, - сказал Сиротин, усмехаясь, - вы шпионами занимаетесь.
- Мы всем занимаемся. Но сейчас главное, чтоб ни на минуту командующий из-под опеки не выпадал. Это ты мне обещаешь?
Сиротин усиленно морщил лоб, выгадывая время. Как будто ничего плохого не было, если всякий раз, куда бы ни направились они с генералом, об этом будет известно майору Светлоокову. Но как-то коробило, что ведь придется ему сообщать скрытно от генерала.
- Это как же так? - спросил Сиротин. - От Фотия Иваныча тайком?
- Уу! - прогудел майор насмешливо. - Кило презрения у тебя к этому слову. Именно тайком, негласно. Зачем же командующего в это посвящать, беспокоить?
-- Не знаю, - сказал Сиротин, - как это так можно...
Майор Светлооков вздохнул долгим печальным вздохом.
- И я не знаю. А нужно. А приходится. Так что же нам делать? Раньше вот в армии институт комиссаров был - куда как просто! Чего я от тебя уже час добиваюсь, комиссар бы мне, не думая, пообещал. А как иначе? Комиссар и контрразведчик - первые друг другу помощники. Теперь - больше доверия военачальнику, а работать стало куда сложнее. К члену Военного совета не подкатись, он тоже теперь "товарищ генерал", ему это звание дороже комиссарского, станет он такой "чепухой" заниматься! Ну, а мы, скромные людишки, обязаны заниматься, притом - тихой сапой. Да уж, Верховный нам осложнил задачу. Но - не снял ее!
Эта печаль и озабоченность в голосе майора, и его откровенность, да и бремя задачи, исходившей не от кого-нибудь, от Верховного, - все складывалось так, что Сиротину как будто уже и не во что было упираться.
