Григорий Речкалов - В небе Молдавии
- Вот так, - начинает он спокойным, ледяным голосом. - Вы, товарищ Городецкий, и ваши подчиненные сегодня после работы в течение часа подберете вокруг стоянки все окурки и прочий мусор. Что касается вас, товарищ Речкалов... - Его взгляд останавливается на мне, и я понимаю, что для младшего лейтенанта Речкалова субботний день безнадежно испорчен. ...С вами я поговорю особо.
Жизневский выходит на середину. Воцаряется напряженная тишина.
- Я уже давно заметил, - сухо, с расстановкой начинает он, - что командиры звеньев совершенно не заботятся об уставном порядке. Я говорю о внешнем виде. Почему такая разболтанность? Требую навести у себя в звеньях порядок. С нерадивых буду строго взыскивать!
На линейке по-прежнему мертвая тишина.
Хархалуп подходит к командиру, о чем-то его спрашивает и оглашает расписание сегодняшних занятий.
* * *
После политинформации технический состав отправился к самолетам, а летчики столпились в курилке, обсуждали договор о дружбе и ненападении между СССР и Югославией, о котором только что сообщил нам старший политрук.
Особенно много кривотолков вызывала статья вторая. В ней говорилось, что, если одна из сторон подвергнется нападению, другая обязуется соблюдать политику дружественных отношений.
Петя Грачев понимал эту часть договора как наше прямое обязательство оказывать военную помощь Югославии.
- На Балканах живут наши братья-славяне, и мы обязаны помочь им! доказывал он.
- Ну, а как тогда с договором о ненападении между СССР и Германией? усомнился осторожный Дмитриев.
Этот вопрос поставил нас в тупик. Газеты сообщали, что взаимоотношения Советского Союза с Германией налаживаются. Гитлеровские дипломаты частенько наезжали в Москву, улыбались с газетных полос. Даже в нашем маленьком городе разъезжали какие-то экономические представители в немецкой форме, улаживали якобы свои дела с бывшими частными фирмами в Бессарабии.
Как мы ни вертели события, вывод напрашивался один: договор удержит Германию от нападения на Югославию.
Удар в рельс возвестил о конце перекура. Начались занятия по тактике. Проводил их командир эскадрильи. Мы уже знали: если занятия ведет Жизневский, проверка будет основательная.
Капитан вытащил из планшета справочник и аккуратную тетрадь с записями.
- Младший лейтенант Гичевский, расскажите нам о "сто девятом".
Гичевский, обычно спокойный и немногословный, не раз уже отвечавший на этот вопрос, поднял глаза к потолку и завел монотонным голосом:
- "Мессершмитт - сто девять" с мотором Даймлера-Бенца в тысячу семьдесят лошадиных сил развивает максимальную скорость пятьсот семьдесят километров в час.
Скороговоркой Павел перечислил другие характеристики немецкого истребителя и умолк.
- Это все? - спросил Жизневский.
Гичевский молчал. Капитан заглянул в справочник и поднял младшего лейтенанта Яковлева.
- О чем не сказал Гичевский?
- Следует добавить, что "мессершмитт" - свободно несущий моноплан, а его посадочная скорость - сто двадцать километров в час.
- Все?
- Теперь все.
- А длина?
- Виноват, - поправился Яковлев, - длина восемь метров семьдесят шесть сантиметров.
За задним столом громко заспорили Сдобников и Крейнин. Раздался смешок.
Командир эскадрильи недовольно посмотрел на "галерку".
- Лейтенант Крейнин, в чем преимущество нашего истребителя перед "мессершмиттом"?
- В двух крыльях и в маневренности, - не задумываясь выпалил тот.
- Я вас серьезно спрашиваю, товарищ лейтенант.
- Я вам серьезно отвечаю, товарищ командир. Если на нашем истребителе повредят одну плоскость, в запасе останется три, а у "мессершмитта" только полкрыла.
Крейнин отвечал так невозмутимо, что по его лицу нельзя было понять, смеется он или говорит всерьез.
Мы молчали, поглядывая то на командира эскадрильи, то на Крейнина.
- Товарищ командир, разрешите? - вскочил Дементьев и затараторил:
- Основное преимущество "чайки" перед "мессершмиттом" заключается в скорострельности и секундном залпе в триста семьдесят граммов как основном факторе, важном для победы в бою.
- Совершенно верно, - резюмировал Жизневский. - В мире нет скорострельнее нашего оружия.
- Большая скорострельность, - не унимался Дементьев, ободренный похвалой командира, - увеличивает вероятность попадания. Дал очередь перед носом противника, он и вскочит в сноп огня.
Сейчас над таким ответом летчики хохотали бы до упаду. А ведь большинство из нас именно так и представляло тогда победу в бою: длинная очередь по противнику, лобовая атака - это считалось основным арсеналом тактических приемов.
По рукам ходили затертые до дыр газеты и журналы, в которых описывались, неотразимые лобовые атаки известных наших летчиков, воевавших в небе Испании и на Халхин-Голе. Для нас это были непревзойденные примеры героизма.
Вспоминая сейчас то время, удивляешься, как примитивно мы изучали тактику! О противнике мы не знали ничего. В каких боевых порядках летают немецкие самолеты? Как они атакуют цели, ведут воздушные бои? Представление обо всем этом было самое что ни на есть смутное.
А групповой воздушный бой? Я, например, отвечал Жизневскому на этот вопрос так:
- Групповой воздушный бой проводится двумя группами. Скоростные истребители "И-16" ведут бой на вертикалях в верхнем ярусе. Мы же на "чайках", как более маневренные, деремся внизу на виражах или боевых разворотах.
Боев со скоростными истребителями мы никогда не проводили и знали о них опять-таки по слухам да по событиям в Монголии.
Каждый считал своим долгом высказать собственное мнение о воздушном бое. Некоторые, например, полагали, что успех боя зависит главным образом от умения резко пилотировать самолет. Особенно об этом любили поговорить Дементьев и Тетерин.
Летчики знали, что ни тот, ни другой не умеют хорошо пилотировать в зоне, самолета побаиваются, и не очень-то прислушивались к их разглагольствованиям. А Хархалуп - тот прямо рубил с плеча: подобную теорию, говорил он, могут проповедовать только трусы, а настоящий летчик обязан выжимать из истребителя все, на что тот способен.
Забегая вперед, скажу, что на войне не было, пожалуй, ни одного боя, в котором бы нам приходилось "ломать" самолеты в воздухе резким пилотажем.
Занятия по тактике и на этот раз не дали ничего нового. Часы прошли и слава богу. Зато на материальной части (ей были посвящены последние два часа занятий в этот день) летчики работали с удовольствием.
* * *
Мой самолет стоял на "пятачке", подготовленном для устранения девиации. Невозмутимый Богаткин колдовал у мотора, оружейники устанавливали патронные ящики.
