Мария Васильчикова - Берлинский дневник (1940-1945)
Когда я готовил дневник сестры для печати, я был особенно тронут тем, как немедленно и горячо отозвались все, к кому я обратился за дополнительной информацией, разъяснениями, фотографиями и т. п. — независимо от того, хорошо ли они лично знали Мисси или нет. В некоторых случаях просьбы о помощи разжигали горестные воспоминания, о которых со времени войны старались всячески позабыть. И даже несмотря на то, что их собственное поведение, по словам той же Мисси, было во многих случаях безупречным, а иногда даже героическим. Я им тем более благодарен.
Я выражаю также глубокую благодарность всем, кто помог выходу «Берлинского дневника» в России: Е. В. Маевскому, талантливому переводчику на русский язык английского оригинала, с которым посчастливилось сотрудничать; В. П. Енишерлову, по достоинству оценившему «Берлинский дневник» и напечатавшему на страницах редактируемого им журнала «Наше наследие» первые русскоязычные выдержки записей сестры; его блестящему помощнику Д. К. Иванову, с которым я работал долгие месяцы в тесном контакте при подготовке рукописи книги; А. А. Рюмину, главному художнику «Нашего наследия» и автору художественного оформления русского издания; Б. В. Егорову, заместителю главного редактора журнала, неутомимому и умелому организатору, всем их сотрудникам; С. Н. Байгарову, поместившему в газете «Россия» существенные выдержки из книги; П. М. Крючкову, написавшему в «Независимой газете», по случаю взятого у меня интервью, умную характеристику Мисси и ее дневника; А. Е. Басманову и Е. Е. Потиевскому, создавшим на Российском телевидении проницательную передачу о Мисси, предшествовавшую русскому изданию «Берлинского дневника»; П. А. Короткову, президенту, А. В. Киселеву и С. М. Мигуле, вице-президентам Российского Национального Коммерческого банка, без щедрой меценатской помощи которого русский читатель еще долгие годы, вероятно, не смог бы познакомиться с Мисси Васильчиковой и ее удивительной судьбой.
Георгий Васильчиков
1940
Берлинский дневник
1940
Замок Фридланд. Понедельник, 1 января
Ольга Пюклер, Татьяна и я тихо встретили Новый год в их замке Фридланд. Мы зажгли елку и гадали, выливая расплавленный воск и свинец в чашу с водой. Вот-вот ожидаем Мама и Джорджи из Литвы. Они повторно сообщали, что приезжают. В полночь зазвенели все колокола деревни. Мы высунулись из окон и слушали: первый Новый год этой новой мировой войны.
Когда 1 сентября 1939 года началась Вторая мировая война, Литва (где жили родители Мисси и ее брат Георгий) еще была независимой республикой. Однако по секретному протоколу к советско-германскому договору о границах и дружбе от 28 сентября (дополнившему пакт Молотова — Риббентропа о ненападении от 23 августа) она включалась в зону влияния СССР, и после 10 октября ряд стратегически важных городов и аэродромов заняли гарнизоны Красной Армии. С этого момента семья Мисси готовилась бежать на Запад. Существование этого тайного протокола, о котором на Западе знали с конца войны, долго отрицалось советской стороной. Только с приходом гласности и под давлением общественного мнения в Прибалтике, дымовая завеса очередного обмана распалась и летом 1989 года его существование было наконец официально признано Москвой.
Берлин. Среда, 3 января
Мы выехали в Берлин с одиннадцатью местами багажа, включая граммофон. Отправились в путь в пять утра. Стояла полная темнота. Управляющий имением отвез нас в Оппельн. Ольга Пюклер дала нам взаймы денег на три недели; за это время мы должны найти работу. Татьяна написала Джейку Биму,[2] одному из молодых людей, служащих в американском посольстве,[3] с которыми она познакомилась весной этого года; не исключено, что там пригодится наш опыт работы в британском представительстве в Каунасе.
Поезд был переполнен, и мы простояли в коридоре. К счастью, двое солдат помогли нам погрузить багаж, иначе мы ни за что не втиснулись бы. Мы прибыли в Берлин с опозданием на три часа. Не успели мы добраться до квартиры, которую нам на время любезно предоставили Пюклеры, как Татьяна принялась звонить друзьям: когда звонишь, становится не так одиноко. Квартира находится на Литценбургерштрассе — это улица, параллельная Курфюрстендам. Квартира очень большая, но Ольга попросила нас обойтись без прислуги, опасаясь за ценные вещи, и поэтому мы пользуемся только одной спальней, ванной и кухней. Все остальное стоит в чехлах.
Четверг, 4 января
Большую часть дня мы устраивали затемнение на окнах, так как здесь никого не было с начала войны в сентябре.
Суббота, 6 января
Одевшись, мы осторожно спустились во тьму и, к счастью, нашли на Курфюрстендам такси, на котором и поехали на бал в чилийское посольство возле Тиргартена. Принимал нас посол Морла, который был послом в Мадриде, когда началась гражданская война. Хотя их правительство поддерживало республиканцев, они предоставили убежище более чем 3000 человек, которых в противном случае расстреляли бы красные и которые укрывались в чилийском посольстве три года, спали на полу, на лестницах, всюду, где только находилось место; и несмотря на сильное давление со стороны республиканского правительства супруги Морла не выдали ни одного человека. Это особенно поразительно, если учесть, что брату герцога Альбы, потомку шотландских Стюартов, искавшему убежища в британском посольстве, было вежливо отказано; вскоре его арестовали и расстреляли.
Бал был чудесный, совсем как в довоенные годы. Сначала меня пугало, что я мало кого буду знать, но потом я сообразила, что знаю довольно многих с прошлой зимы..[4]
Среди новых знакомых были сестры Вельчек, обе очень красивые и изумительно одетые. Их отец был последним германским послом в Париже. Присутствовал также их брат Ханзи со своей прелестной невестой Зиги фон Лаферт и еще много других друзей, в том числе наш дальний родственник Ронни Клари, который очень хорош собой; он только что окончил Лувенский университет и прекрасно говорит по-английски — что было для меня большим облегчением, так как мой немецкий пока еще не на высоте. Большая часть присутствовавших молодых людей — курсанты Крампница, офицерского броневого училища под Берлином. Потом пела Росита Серрано,[5] называя юного Эдди Вреде, которому девятнадцать лет, «Bel Ami»,[6] что ему невероятно льстило. Мы сто лет не танцевали и вернулись домой в пять утра, набившись всей компанией в машину Картье, бельгийского дипломата, который дружен с Вельчеками.
