Лаврентий Берия - «Второй войны я не выдержу...» Тайный дневник 1941-1945 гг.
Я не прошу у читателя прощения за то, что надолго отвлеку его от текста самого дневника, чтобы дать свой развёрнутый обзор ситуации начала 1942 г. Дело в том, что без этого обзора вряд ли возможно понять как некоторые записи в дневнике, так и некоторые существенные моменты отношений Берии и Хрущёва, Хрущёва и Сталина и т. д.
Анализ также позволяет обоснованно предполагать наличие в дневнике не только 1941 г., но и в дневнике 1942 г. позднейших лакун (то есть пропусков текста), сделанных уже при архивном хранении в целях фальсификации истории в пользу Хрущёва. Чтобы понять всю обоснованность такого предположения, надо всмотреться в общую ситуацию тех дней.
Кроме того, я надеюсь, что предпринятый мной анализ позволит читателю лучше узнать те реальности, которые характеризовали ход событий 1942 г., и роль в них Л.П. Берии.
Стандартный миф, внедряемый с хрущёвских времён, таков. Воодушевлённый успехом декабрьского контрнаступления под Москвой и его вроде бы неплохим развитием, Сталин решил, что в 1942 г. можно наступать по всему фронту и если не окончательно разгромить Германию, то изгнать немцев с территории СССР.
Однако Сталин — как утверждает миф — неверно определил направление главного удара немцев в 1942 г. Он считал, что немцы вновь пойдут на Москву, в то время как Гитлер решил ударить в направлении Кавказа, имея целью нефть Майкопа, Грозного и Баку.
Сталин решил упредить немцев и, в частности, приказал провести весной 1942 г. наступление на Харьков из района так называемого Барвенковского выступа, образовавшегося в ходе нашей успешной Изюм-Барвенковской операции и сохранившегося после стабилизации советско-германского фронта. Наступать должны были войска Юго-Западного направления (командующий маршал Тимошенко, член Военного совета Хрущёв).
Наступление пошло неудачно, и гениальный стратег Хрущёв предложил Сталину перейти к обороне. Однако упрямый Сталин гнал войска на смерть, результатом чего и стала Харьковская катастрофа, а затем — прорыв немцев к Воронежу, в Большую излучину Дона, к Сталинграду, на Северный Кавказ и Черноморское побережье Кавказа.
В брежневские времена на этот счёт особо не распространялись, а с наступлением «святой» ельцинско-путинско-медведевской «свободы» миф несколько изменили.
Теперь нереалистическим планам бездарного дилетанта Сталина противопоставляется уже не гениальный стратег Хрущёв, а гениальный полководец Жуков. В отличие от Сталина он якобы предлагал не наступление, а план активной обороны (нечто вроде того, что было реализовано к лету 1943 г. в районе уже Курского выступа). Сталин к Жукову не прислушался и мы получили Харьковскую катастрофу и т. д.
Со слов Жукова (приводимых уже в посмертном (!) издании «Воспоминаний и размышлений» 1990 г.) в гениальные стратеги теперь записывают также «будущую жертву интриг Берии» Николая Вознесенского, который в январе 1942 г. якобы заявил, что мы сейчас «не располагаем материальными возможностями, достаточными для обеспечения одновременного наступления всех фронтов».
Вообще-то Вознесенский — в отличие от Берии (и Маленкова) — появлялся у Сталина очень нечасто, особенно в 1942 г. Пересечься с Жуковым на совещании у Сталина он мог лишь 15 и 26 февраля 1942 г., а потом Жуков уехал в свой фронтовой штаб, появившись в Москве лишь во второй половине марта, когда основные планы были уже намечены. Так что слова Вознесенского в передаче «посмертного» Жукова достоверными не выглядят.
Сейчас к этому «перестроечному» мифу иногда глухо прибавляют, что за Харьковскую катастрофу надо винить всё же косвенно Хрущёва, который был членом Военного совета у Тимошенко. Имеет даже хождение некая история… Мол, Сталин после бесславного возвращения Хрущёва в Москву якобы принял его одного, усадил на жесткий одинокий табурет, и потом, молча посасывая остывшую трубку, подошёл к Хрущёву и молча же выбил пепел из трубки о лысую голову гениального стратега.
Это, конечно же, не более чем досужий анекдот. Но, как говорится, сказка ложь, да в ней намёк…
Имя Берии в эту «мифологию» 1942 г. активно не затаскивают, да и сделать это было бы не так просто, потому что мнение Берии на чисто военные темы не очень-то спрашивали. А когда спрашивали, не очень-то брали в расчёт. Однако считается, что «палач» тоже провоцировал Сталина (Берия всю жизнь — в изложении «продвинутых историков» — только этим и занимался).
Реально же все происходило несколько иначе…
Советское наступление, начавшись в декабре 1941 г. весьма успешно, развивалось в январе и феврале, а местами — даже в марте. К апрелю 1942 г. был восстановлен Брянский фронт.
Но уже в начале 1942 г. предстояло определить стратегию на начавшийся год. Однако вырабатывалась она не разовым волевым решением Сталина, а методом последовательных приближений с учётом обстановки — в том виде, как эта обстановка представлялась в головах советского руководства.
А представлялась она, увы, не совсем верно, но виновен в этом был не Сталин.
С одной стороны, оплошала советская военная разведка — ГРУ ГШ РККА. По её данным, потери вермахта на советско-германском фронте исчислялись 4,5 миллиона человек, в то время как реальные потери были в 6–7 раз меньше. Вряд ли Сталин верил во все эти миллионы (в них вряд ли верили и в ГРУ), но даже если он сбрасывал на враньё половину, всё равно картина получалась оптимистическая. А она таковой не была. Вот Красная Армия в операциях 1941 г. потеряла только 3 миллиона человек безвозвратно. Это была реальная цифра.
Разведка Берии имела более сдержанные данные. Они могли бы советское военное руководство и насторожить, но всегда ведь хочется верить в хорошее! А «хорошее» сообщало ГРУ ГШ. К тому же ГРУ было для маршалов «своим» ведомством, в отличие от НКВД «этого Берии», который «суётся во все дырки». Сегодня в противники активных действий в 1942 г. записывают (и вот это — не миф) также начальника Генштаба маршала Шапошникова. Спору нет, Борис Михайлович был человеком осторожным, но ведь ГРУ находилось в Генштабе, а его начальник не заявлял, что данные его подчинённых — в лучшем случае безответственное враньё, а в худшем — сознательная дезинформация, и строить стратегию на этих данных по меньшей мере неосмотрительно. Это — с одной стороны.
С другой стороны, не совсем верно оценивали ситуацию сами командующие фронтами. В начале года Ставка обратилась к фронтам с предложением представить свои соображения по дальнейшему ведению войны зимой 1942 г. и далее.
Так вот, ВСЕ ФРОНТЫ ПРЕДЛАГАЛИ НАСТУПАТЬ! Конечно, все они при этом просили резервы, но командующие просят резервы во всех войнах и во всех армиях. Мышление военачальника всегда ориентировано на «Дай!», а не на «Бери!». И Сталин это понимал.
