Виктор Кузнецов - Разведчик Николай Кузнецов
Ника отличался хорошей памятью, легко заучивал длинные стихотворения и любил их декламировать в кругу родных и знакомых. Особенно ему нравились героические стихи, воспевающие трудовые дела и ратные подвиги русского народа: «Смерть Сусанина», «Бородино» и другие.
Само время до предела обострило патриотическое чувство старого солдата Ивана Кузнецова – на западе русская армия сражалась с германскими полчищами. В редкие вечерние часы отдыха, когда к нам приходили соседи, отец любил слушать, как его шестилетний сын с гордым вызовом как бы отвечал врагам словами Ивана Сусанина:
– Предателя мнили найти вы во мне? —
Их нет и не будет на русской земле!
Отец слушал Нику, и глаза его лучились гордостью, счастьем…
Как вспоминает житель соседней деревни Рухловой Георгий Алексеевич Чудинов, в праздничные дни в доме Кузнецовых нередко можно было видеть такие сценки: стоит на стуле маленький Ника и звонким голосом декламирует лермонтовское «Бородино» или «Братьев-разбойников» Пушкина…
Революция на Урале проходила в ожесточенной классовой борьбе. Не успела установиться Советская власть, как во многих районах вспыхнули контрреволюционные выступления кулачества и буржуазии. В середине ноября 1917 года поднял мятеж атаман Дутов, а в мае 1918 года началось контрреволюционное, восстание Чехословацкого корпуса.
Белогвардейцам и интервентам, несмотря на ожесточенное сопротивление рабочих и беднейшего крестьянства, удалось захватить весь Урал. В Екатеринбурге было создано контрреволюционное «Уральское областное правительство», а позднее, в ноябре 1918 года, установлена колчаковская диктатура.
Эти грозные события задели даже самые отдаленные деревни Зауралья. Летом 1918 года в соседнем с Зырянкой селе Балаир по доносу местных кулаков карательный отряд белоказаков порубил шестерых сельских активистов, боровшихся за установление Советской власти в деревне. Среди погибших был муж нашей тети со стороны матери Иосиф Васильевич Дерябин.
В тот день Ника вместе с матерью навестил свою овдовевшую тетю. Он видел, как безутешно рыдали убитые горем пострадавшие семьи. Видел, как опускали в братскую могилу тела зарубленных. Среди них был и дядя Иосиф. Никоша помнил его молодого, кряжистого, словно кедр, веселого шутника. И вот дяди Оси не стало.
– За что?! – звенит над могилой стенающий, хватающий за сердце крик. Причитают женщины, ревут осиротевшие детишки, вереницами облепившие своих матерей.
– Изверги! Супостаты! Не будет вам прощения! – голосит тетя, обращаясь в пространство к невидимым врагам, и бессильно падает на могильный холм.
Слезы жалости и гнева градом катятся по щекам Никоши, сухой комок подкатывает к горлу, становится трудно дышать…
То был первый урок жизни, оставивший в сердце Ники Кузнецова неизгладимый след.
Осенью беспокойного восемнадцатого года Ника начал учиться в Зырянской, начальной школе. Мальчик сразу обнаружил способности к учебе и привлек внимание учителей своей старательностью, опрятностью и необычным прилежанием.
Наша родственница Л. В. Кузнецова вспоминает: «Приехала я в Зырянку к мужу в 1918 году. Присмотрелась к деревенским ребятишкам. Мне как-то сразу очень понравились дети Ивана Павловича и Анны Петровны. Жили мы тогда через один дом от них, и нельзя было не заметить, как умно ребята вели себя среди взрослых. Ника учился в первом классе. Ходил он в школу серьезный, подтянутый. А придет домой после учебы, поест и за работу: то с крыльца сметет, то во дворе уберет, то снег отбросит, коней сгоняет на водопой. В страдную пору сенокоса и уборки урожая Ника работал вместе со взрослыми».
Летом девятнадцатого года тревожные слухи взволновали жителей Камышловского уезда. Их привезли беженцы. Барыньки, купеческие дочки, бросившие в центре России свое «добро», рассказывали об ужасах, которые несут красные, большевики.
Слушали крестьяне, озадаченно хмурились. Некоторые вспоминали пророчества местного священника, обещавшего, что брат пойдет на брата, дети забудут волю родительскую и ринется необузданная орда антихристов полчищами, как во время татаро-монгольского нашествия.
– Все может быть – зловеще шептал мужикам балаирский фельдшер. – Видели, что делали казаки у нас в селе?… Так ведь руководят ими люди благородные. А чего же ждать от босяков? Идут, как саранча, все пожирая на своем пути. Грабят, стреляют, насилуют…
Однажды ранним июньским утром на сером коне в деревню Зырянку влетел гонец. Голова его, как чалмой, была перевязана окровавленной тряпкой. Он промчался из конца в конец улицы, стреляя из нагана и крича:
– Люди, спасайтесь! Уходите в Сибирь. Гибнет Россия. Красные комиссары идут с огнем и мечом…
Ускакал неизвестный и посеял в деревне тревогу.
Не разобрался в сложной политической обстановке хлебороб Иван Кузнецов. Верный крестьянской привычке – не раз подумать, все взвесить, а потом отрезать, – он на этот раз изменил своему правилу. Тяжелой оказалась чаша весов, на которую легла белогвардейская пропаганда, предрассудки и отсталость захолустья…
Увидав в потоке беженцев, уходивших на восток, три подводы знакомых крестьян из соседней деревни, наш отец собрал домашний скарб и двинулся в сторону Тюмени.
«Когда две подводы, груженные пожитками, выехали со двора, – вспоминали позже наши соседи, – можно было подумать, что Кузнецовы переезжают на новое местожительство в соседнее село. На второй подводе сидели четверо детей, а в задке телеги покоилась одна из самых «дорогих» домашних вещей – поблескивающий начищенными боками медный самовар».
Курс «гражданской академии», как любил потом говорить сам Иван Павлович, закончился для него внезапно. Колчаковцы, удирая от наседавших красных частей, открыто начали грабить мирное население. Кузнецовы решили остановиться на небольшой железнодорожной станции. Но пока отец раздумывал, как ему добраться обратно домой, колчаковцы отобрали у него лошадей. Глава семьи пошел искать работу. На станции случай свел его с железнодорожником Неволиным. Узнав, какие пути привели сюда крестьянина, рабочий-большевик высмеял опрометчивый поступок хлебороба. «Ты подумай, – говорил Неволин, – родня ли твоим мозолистым рукам белые барские ручки? По пути ли тебе с теми, кто век свой сидел на шее трудящихся, а сейчас бежит от гнева народного?»
Не по пути. Это твердо знал теперь крестьянин Кузнецов, насмотревшийся в дороге на бесчинства, которые творили колчаковские банды.
С приходом войск Пятой армии, Иван Павлович вступил в ряды красных бойцов, участвовал в боях против колчаковцев, дошел до Красноярска, перенес тяжелый тиф, а в марте 1920 года, как достигший 45-летнего возраста, был демобилизован.
