Людмила Бояджиева - Фрэнк Синатра: Ава Гарднер или Мэрилин Монро? Самая безумная любовь XX века
— Только ты меня больше не дери! — загундосил «душегуб», но дверь в кухню захлопнулась. — Я попрошу прощения.
И он просил. В полутемной кухне, наполненной волшебными ароматами, под шум доносящихся из комнаты голосов, ныл о свершившейся несправедливости. Он ведь только хотел всех повеселить. Но оказался не понят — наказан и сослан в темноту. Сидит здесь голодный, а остальные жуют там пирожные и сдобные рулеты. За что? Фрэнк наплакался вволю. Потом отыскал припрятанную на полке коробку и захрустел миндальным печеньем. Забравшись на стул, он уставился в окно в ожидании Вифлеемской звезды. А какая она, если их там, над крышей соседней булочной, полно — рассыпались, как огоньки на елке у мэрии. И что за утешение она пришлет? Каким образом — по воздуху? Да, взрослые любят сочинять сказки…
Однако утешение ожидало молившегося, хотя и молился Фрэнк кое-как. В это самое время за тысячи миль отсюда, в городке Смитфилд, что в Северной Каролине, миссис Молли Джонсон, жена табачного фермера, родила седьмого ребенка. Девочку назвали Люси. В хлеву за стеною комнаты блеяли настоящие овцы, а Люси спала, уткнувшись крохотной мордашкой в теплую молочную грудь матери. И никому из смертных не дано было знать того, что всеведущие звезды уже обозначили своим загадочным движением: пути Фрэнки и Люси пересекутся и брызнут фонтаном искр, как сомкнувшиеся в коротком замыкании провода.
«Парням иногда не вредно подраться»
Единственного сына в семье Синатра конечно же баловали, поощряя его капризы. А он и не думал скромничать. Дорогие игрушки, новые вещи и никакой тяги к занятиям — Фрэнк гонял во дворе мяч, бил окна соседям, остервенело дрался с мальчишками. Бессчетные синяки и расквашенный нос не радовали отца. Однажды он решил поговорить с Фрэнком по-мужски.
— Слушай, малыш, не пора ли учиться стоять за себя? Запомни раз и навсегда: если ты чужак, да к тому же не какая-нибудь шишка, должен уметь работать кулаками. Не ждать, когда тебе намнут бока, а брать инициативу на себя.
— Это как? — утирая нос рукавом новой бейсбольной формы, прогундосил Фрэнк.
— А вот так! — Отец одним махом сбил его с ног и, глядя сверху на поверженного пацана, пригрозил: — Не ныть! Сицилиец не плачет. И всегда начинает первым.
С тех пор Мартин стал учить сына приемам бокса. И все ждал, когда же Фрэнсис начнет расти и набирать вес. «Вот вытянется и непременно будет богатырем! — думал он. — Не зря Долли шесть кило в пузе таскала. Но кем бы ни стал в этой жизни малец, драки ему, с таким-то характером, не миновать…» Однако в обещанного доктором богатыря парень все никак не превращался, оставаясь щуплым цыпленком с тонкой шейкой. Зато драться он научился отлично.
Главные мальчишечьи потасовки обычно происходили в тупике за школой. Вот и сейчас среди пожухлой осенней листвы выясняли отношения двое. Стайка ребят держалась рядом…
Фрэнк утер рукавом разбитый нос и встал в боксерскую стойку. Какого черта он пропустил удар? Не ожидал получить плюху от верзилы Крота? Ну теперь Крот точно получит свое.
— Повтори еще раз! Повтори, что ты сказал, гнида… — Фрэнк глядел на соперника исподлобья.
— Грязный итальянский свиненыш! — крикнул Крот и пустился наутек. И тут неожиданно подшустрил неповоротливый толстяк Санни — подставил Кроту свой ободранный тупоносый ботинок. Тот растянулся во весь рост, хотел подняться, но кулак Фрэнка настиг его. Удар правой, левой, еще левой — Крот не успевал уворачиваться. Вскоре он уже лежал на вытоптанной земле, обхватив голову руками, а победитель стоял, попирая противника ногой. Тринадцатилетний малявка Фрэнк поколотил семнадцатилетнего верзилу.
— Может, кому еще охота на итальянцев бочку катить? — Обняв Санни, Фрэнк оглядел стоявших ребят. Никто не изъявил желания. Погалдев, парни стали расходиться. Здесь жили пуэрториканцы, негры, индейцы, итальянцы — черные, желтые, белые. Группировки сколачивались по национальному признаку и постоянно враждовали между собой. Чернокожий задира Крот не рассчитал — он был новичком и не знал, что с итальянским заморышем Синатрой лучше не связываться. А Фрэнк и не предполагал, что медлительный толстяк Санни станет его другом на долгие годы.
— Мартин! Это все ты, сукин сын! Ты испортил мне мальчика! — Раскрасневшаяся Долли держала за шкирку пятнадцатилетнего сына. — Вот, полюбуйся на героя, его выгнали из школы! Позор на наши головы! Господин директор прямо лопался от ярости и такого мне наговорил… Стыдобища! Уважаемая семья, а сын… — Она швырнула Фрэнка в центр комнаты — грязного, оборванного, втянувшего голову в плечи. — Полюбуйся. Эти брюки я купила к прошлому Рождеству в «Ратексе» за два доллара! А рубашка — как у Купера в фильме «Свои»… Ну точно такая была, с перламутровыми кнопочками… В клочья… — Долли разрыдалась.
— Па! — Глаза пацана сияли на вымазанном лице. — Ну ты глянь — у меня ни одной царапины! Чистенький! И зубы во — все целы! А Дага и Шона я так отделал! — Он показал удары. — Больше не сунутся.
— Хм… — Мартин отложил газету со спортивными новостями. — Пойди вымойся и переоденься. Вернешься через час, а мы с матерью пока будем решать, что с тобой делать.
— Тюрьма по тебе плачет, бандит! — выкрикнула Долли вслед шмыгнувшему за дверь сыну. И, прислушавшись, повернула ручку радиоприемника: — Мартин, скорее! Рузвельт выступает!
К регулярным радиобеседам президента Франклина Делано Рузвельта прислушивалась вся страна, охваченная глобальным кризисом. Катастрофа, парализовавшая развитие Америки на много лет, получила название Великой депрессии.
Все началось с «черного вторника» — краха фондовой биржи 29 октября 1929 года. 5 ноября падение распространилось и на рынок товаров. За три недели кошмара убытки США превысили все затраты за годы Первой мировой войны и составили примерно треть национального дохода!
Начавшись в промышленности и кредитной системе, кризис охватил все другие отрасли хозяйства — строительство, транспорт, торговлю. Промышленность развалилась, будто сметенная гигантским смерчем, около семнадцати миллионов человек остались без работы. Более двух с половиной миллионов потеряли жилье. Стаи голодных оборванцев селились у свалок, осаждали помойки на городских улицах. За восстановление страны взялся новый президент. Рузвельтовский «Новый курс» расширил права рабочих, обеспечил создание профсоюзов и реализацию множества социальных программ. Именно Рузвельт спас капитализм от самих капиталистов, создав прогрессивную модель отношений между бизнесом и государством. Он постоянно выступал по радио, разъясняя населению суть новой экономической политики. За эти выступления, впоследствии получившие известность как «радиобеседы у камина», американцы хватались, как за спасительную соломинку. Рузвельту верили, с надеждой повторяя слова государственного гимна: «Хранит Господь Америку…»
