Хассо Стахов - Трагедия на Неве. Шокирующая правда о блокаде Ленинграда. 1941-1944
Остается только ждать, когда отдельные ведущие наши мыслители подобные факты начнут использовать для доказательства нового русского демократического мышления и миролюбивой сталинской политики.
Гитлер был в такой же малой степени «Отцом народа», как и Сталин. Его безумная идея уничтожить Ленинград как «колыбель большевизма» вместе с жителями отвечала его притязаниям на власть. Разве он не заявлял уже в 1925 году в своей книге «Майн кампф», что хочет остановить извечное продвижение германцев на юг и запад Европы и устремить взгляд на страну, лежащую на востоке? Сегодня мы слышим о том, что он выразил сокровенные мысли «немцев»: будто бы они в условиях разрухи после Первой мировой войны, результатом которой стали мстительно составленные «мирные договора», имели лишь одну заботу — поскорее начать «германские походы». И мы читаем, что офицеры и солдаты армии, осаждавшей Ленинград, скорее всего, имели представление о размере бедствий в городе и знали о намерении разрушить его полностью. Нам говорят, что журнал боевых действий группы армий «Север» подтверждает это. Не витает ли в этих словах вновь, как призрак, упрек в коллективной вине, за которую так ловко прячутся истинные вершители злодеяний?
В действительности у солдат и войсковых офицеров едва ли было время думать об этом. Они предполагали, что имеется намерение захватить город после устранения опасности дистанционных подрывов (самоуничтожения важнейших объектов. — Ю. Л.), установив в нем административный порядок, ведя себя в нем так, как они делали до этого в других городах. Такие планы в деталях уже были проработаны в крупных штабах. Целыми стопками лежат они сейчас в архивах среди других документов. Даже проект пропуска, который ленинградцы должны были носить с собой после захвата города, можно обнаружить среди материалов 18-й армии. А как же тогда быть с журналом боевых действий? Он велся в штабе группы армий «Север», в состав которой входили около 500 000 человек, и считался строго секретным документом. Самое большее, несколько сотен человек, предположительно, на основе допросов военнопленных и докладов агентуры, могли знать об ужасающей борьбе ленинградцев со смертью. Отдельно взятый солдат едва ли мог оценить весь масштаб происходящего.
К началу советского наступления на Волхове в январе 1942 года — первой массированной попытке Красной Армии разорвать блокаду Ленинграда — в немецких штабах уже, правда, говорилось, что в Ленинграде царит голод. Поэтому наступавших русских подгоняло время, и следовало ожидать, что они не будут считаться ни с какими потерями. Но кто из немецких солдат мог вообразить себе, что на улицах города жители действительно замертво падали от голода?
Писатель Даниил Гранин, в то время 22-летний солдат одного из ленинградских батальонов народного ополчения, а затем офицер-танкист, воевавший под Кенигсбергом, рассказывает об одном пленном немце, которого вел на допрос по улицам города. Тот все время бормотал: «Этого не может быть. Я вижу всего лишь сон…» Но ведь также нет никаких свидетельств того, что кто-либо из красноармейцев, осаждавших, разрушавших и «освобождавших» Кенигсберг, испытывал чувство сострадания и помогал тем несчастным 25 процентам жителей, которые смогли уцелеть. А было ли в Грауденце, Шнейдемюле, Бреслау и Берлине по-другому? Достойные восхищения такие гуманисты, как Лев Копелев, поплатились за свое человеческое отношение советскими штрафными лагерями. Кому, собственно говоря, идет на пользу то, что мы возлагаем как груз исключительно на некоторые поколения нашего народа повсеместно распространенный недостаток человеческой природы, а именно — отсутствие воображения и фантазий?
Гитлер остерегался открыто провозглашать войну с Россией как поход в целях порабощения и уничтожения людей. Смертельные последствия его расовой идеологии должны были сохраняться в тайне от всего мира. Просачивавшаяся информация безжалостно пресекалась, и даже за границей ее воспринимали как неправдоподобную. Сегодня, после того как русскими архивами был подтвержден масштаб сталинских злодеяний, эти темы дискутируются уже в открытую, что, разумеется, не оправдывает масштаба немецкого оккупационного господства в Советском Союзе.
Как вели себя высокие военные чины, когда им стали известны планы штаб-квартиры фюрера пресекать с применением оружия попытки населения вырваться из Ленинграда? Если некоторые из них склонялись к тому, чтобы рассматривать такие намерения как решение чисто технической проблемы тыловых служб, а не как вопрос морали и чести, то они заблуждались. Такой войне их не учили. Хотя они знали, как беспрекословно выполняются бессмысленные приказы, и то, как Гитлер издевательски говорил, что «консервативные офицеры сухопутных войск хотели бы превратить профессию солдата в церковный амвон». Но гражданские лица редко становились объектом их мыслей. Они прежде всего воспринимались, как помеха при ведении боевых действий, как рабочая сила, заложники, объекты, которые служили для использования. Поэтому генералы думали о солдатах лишь в одном аспекте. Их беспокоило, каким грузом это ляжет на психику солдата, если ему прикажут применить силу против безоружных людей. Они учитывали такой фактор, как угрызения совести, и видели в этом серьезную опасность для поддержания дисциплины и боевого духа. Некоторые опасались, что из-за этого могут быть надолго утеряны такие понятия, как порядочность и выдержка.
Ленинградцы находились в смертельном положении. Йоахим Хофманн ссылается в своей книге «Сталинская беспощадная война 1941–1945» на приказ Сталина от 21.9.41 г., который был доведен в Красной Армии вплоть до полкового звена. Поводом были неподтвержденные донесения Жукова, Жданова и других о том, что немецкие войска начали посылать в Ленинград женщин, детей и стариков, которые просили прекратить бои и сдать город. Сталин ответил, что против таких просителей следует открывать огонь, они опаснее фашистов: «Никакой пощады ни немецким мерзавцам, ни их делегатам, кто бы они ни были!»
Сегодня историки, изливающие свою персональную ненависть на поколение отцов как нацистов, поучают нас в виде тезиса о коллективной вине, что вермахт — это убийца.
Тем самым почти двадцать миллионов немцев обвиняются в тяжких преступлениях. Давайте противопоставим этому шедевру ярлыков образ, который создал Якоб Буркхардт, занимаясь историей. У него речь идет о человеке, «каков он был, есть и будет» — то есть со всеми его, в том числе и отрицательными, характеристиками. Низость и кровожадность — это чисто человеческие недостатки, но никак не национальные качества. С подобным криминальным отребьем вынужден сосуществовать любой народ. Уголовные элементы можно найти среди любых слоев, в любой толпе людей, да даже в каждой армии, причем всегда. Кто бы мог при этом всерьез утверждать, что в вермахте такого отребья не было?
