Евгений Весник - Дарю, что помню
Молнии над голгофой четко высвечивают: «Кривой Рог. 1935 год».
Уверенный голос. Товарищи! Прошу тишины! Внимание!
Начинаем чистку члена ВКП(б) с мая 1917 года, партбилет номер 241599, начальника Криворожстроя Весника Якова Ильича. Как известно, в ряды нашей партии проникли чуждые элементы, двурушники. Поэтому Центральный Комитет во главе с «отцом всех трудящихся» принял решение о проведении чистки всех членов и кандидатов. Прошу задавать вопросы товарищу Веснику.
Голос из зала. Вы участвовали в первой русской революции?
Весник. Да.
Второй голос. Вам в 1905 году лет десять было? Не больше?
Весник. Одиннадцать. В Минске, в моем родном городе, распространял листовки. В доме прятал печатный станок.
Голос из зала. Кто ваши родители?
Весник. Мать – домохозяйка, отец – купец.
Голос из зала. И он разделял пролетарские убеждения?
Весник. Думаю, нет. Но однажды помог выкупить из тюрьмы приятеля-большевика. Отец богачом не был: он торговал бочками. Поэтому, наверное, и поступил так.
Голос из зала. Вы Зимний штурмовали? Керенского видели?
Весник. Увы, не довелось. Мой отряд Красной гвардии Выборгского района атаковал дворец со стороны Миллионной улицы.
Голос. Боевые ордена у вас – за гражданскую?
Весник. Да. Награжден двумя орденами Красного Знамени и золотыми именными часами, как член реввоенсовета 8-й, 5-й, 15-й И 11-й армий. (Одобрительный гул летающих и жужжащих.)
По небу летят и ржут кони. Видны мигающие пулеметные очереди. Люди убивают друг друга словами и пулями. Слышен стон раненых в душу, поэтому много живых трупов… Гром. Молния пишет на облаке: «Баку. Март. 1921 год».
В «театральный бинокль времени» видно отдельную палату в военном госпитале. На койке лежит Яков Весник. Приподнимается. Смотрит на дверь. Достает из-под подушки маузер. Взводит курок. Появляется медсестра, бросается к больному, пытается вырвать из его рук оружие, тот сопротивляется, она ударяет его по забинтованной ноге. Маузер падает на пол…
Медсестра (тяжело дыша). Как вы могли? Стыдно! (Она разряжает маузер, кладет патроны в карман халата.) Как глупо! Сердце должно остановиться само, понимаете? Вам двадцать семь.
Медсестра продолжала, бледнея и краснея, со слезами на глазах, что-то говорить. Но услышать ее было невозможно, так как ее заглушила мощно зазвучавшая в оркестре удивительно нежная мелодия… И лишь много лет спустя я узнал все-таки, о чем моя будущая мама говорила моему будущему папе… Она говорила, что вместо лечащего папу неопытного врача необходимо пригласить другого, потому что никакой гангрены ноги нет, что ампутация не нужна, что она готова посвятить папе жизнь, что влюблена в него… После таких слов громко зазвучавшая нежная музыка на минуточку чуть-чуть притихла, и последние слова моей мамы в этой сцене можно было расслышать.
Мама. Да повернитесь вы к даме лицом, когда (заплакала)… когда она вам объясняется в любви… (С сердцами будущих моих родителей творится черт-те что.)
И сразу – уже знакомый Уверенный голос. Говорят, вы служили в царской армии? Не офицером ли?
Папа (снова на голгофе, где тлеют костры). Нет! В звании ефрейтора был ранен в Восточной Пруссии. После лечения слесарил на заводе «Айваз» (ныне «Светлана»), где мастером цеха работал Михаил Иванович Калинин. Потом окончил Политехнический институт…
Второй голос. А за границей как оказались?
Папа. Изучал по заданию правительства металлургическое дело в Соединенных Штатах, Германии… Пришлось заниматься проектированием и закупкой оборудования для Магнитки, Кузнецка…
Третий голос. А я вот слышал, что папаша вам из Америки «форд» прислал. И говорят, денег у него – куры не клюют. На весь наш завод хватит? (Все летающие с портфелями жужжат, скалят пасти с запломбированными дуплами в зубах мудрости.)
Весник. От такого родственника не отказался бы: только, увы, отец давно умер в Минске. Мать-старушка с братом в Москве живут. Что касается «форда», так он не мой. Он служебный. Его выделил нам нарком. Придет новый директор – его возить будет. Да и не разъездишься по нашей стройке – колдобина на колдобине.
Голос. А вы своим аэропланом летайте!
Весник. Самолет тоже служебный!
Интерлюдия
В 1932 году отец был назначен директором строительства огромного металлургического комбината – Криворожского. Он был человеком, не признававшим никаких льгот и привилегий, фанатически преданным работе, с обостренным чувством справедливости. Будучи директором крупнейшего завода, отец получал оклад в два раза меньше оклада матери, заведовавшей птицефермой. И назывался его оклад – партмаксимум. Он стеснялся надеть новый костюм, давал его поносить брату, а затем, уже поношенный, надевал на себя. Автомобиль, выделенный ему наркомом для служебного пользования, посылал для перевозок больных рабочих, женщин, детей. На работу часто ездил на трамвае вместе с рабочими. Праздновал новоселья в бараках вместе с ними, знал почти всех по имени и отчеству.
На Украине свирепствовал голод… Однажды мать приняла от хозяйственников подарок: маленький бочоночек сельдей килограммов на 5–6. Отец, узнав об этом, замахнулся на мать. Не ударил, но замахнулся и сдержал себя. Я это видел. Потом заставил мать отнести бочоночек жившему с нами в одном доме хозяйственнику.
Молния высвечивает на небе: «Кривой Рог. 1933 год».
Энергичный голос. Товарищ Весник! Как с домной-то? Ничего не понять! В который раз в городской газете объявляют: вот-вот пойдет первый чугун, а его все нет и нет.
Голоса. Авария в насосной! Враги! Саботаж! Работа троцкистов!
Папа. Самые заклятые враги – это наши расхлябанность и халатность. (Непонятно что выражающее всеобщее жужжание.) Тем не менее не волнуйтесь, первый чугун выдадим в срок. (Жужжание усилилось, добавились хихиканье и аплодисменты.)
Уверенный голос. А все-таки, товарищ Весник, объясните, почему капиталистические порядочки заводим? Занавесочки, цветочки, салфеточки, как у буржуев, отрезвитель… Издеваетесь, да?
Папа. А разве плохо? Воров и пьянчужек из магазинов и столовых поубирали. В гостинице «Металлург» салфетки да вазы с цветами появились. Симпатично! Разве это плохо? Люди наши курятину едят. Детей на море в пионерлагерь возим. Ресторан раньше убытки давал, теперь от дотации отказался! О наших женщинах газеты писать начали! За такие, как вы говорите, капиталистические порядки нашим женщинам-активисткам, да и моей жене, не постесняюсь сказать, мы, мужики, должны огромное спасибо сказать! (Бурные аплодисменты. Но и жужжание.)
