Юрий Сушко - Высоцкий. На краю
Но Нина продолжала мечтать о доченьке. «У меня от мамы был сундук со старинными вещами. А у Вовочки длинные волосы кудрявые по плечам, я ему надевала берет какой-нибудь со страусовым пером, платье дамское, сумочку в руки. И он в таком виде ко всем ходил, всех веселил…»
Она порой до слез завидовала подругам, которым в домашних хлопотах на помощь приходили родные люди. А на кого ей рассчитывать? Ее родители до рождения внука не дожили. Свекр, отец Семена, какой с него спрос? Он у нас аристократ, как-никак три высших образования — юридическое, экономическое и химическое. Да и дедом-то себя он называть не позволял. Дальняя родня шушукалась меж собой, считая его феноменальным эгоистом и плохим евреем. Правда, никто не смел отрицать, что Владимир Семенович Высоцкий-старший был человеком долга.
«Родился я в 1915 году в Киеве, — обычно писал в автобиографии Семен Владимирович Высоцкий. — Мой отец родился в 1889 году в Брест-Литовске в семье учителя, преподававшего русский язык… Родители развелись, мама живет в Киеве, работает косметологом. Переехав в Москву с отцом, я учился в техникуме связи, который закончил в 1936 году. В техникуме прошел курс вневойсковой военной подготовки, получил звание младшего лейтенанта. С марта 1941 года — на военной службе…»
Отец Нины — Максим Иванович Серегин — был родом из села Огарева Тульской губернии, приехал в стольный град в 14 лет, подносил чемоданы господам купцам у гостиниц, а с годами поднялся до ливрейного швейцара. Служил в разных гостиницах: в «Марселе» на углу Петровки и Столешникова переулка, затем в «Новомосковской», в «Фантазии» на Земляном валу. Где-то на московских улочках встретил он симпатичную девчушку Дуню Синотову, приехавшую в гости к старшей сестре из деревушки Утица, что у славного Бородинского поля.
Шумная, необъятная и тесная Москва уверенно подтолкнула друг к другу двух робких провинциалов в поисках хоть какой-то более-менее надежной опоры в круговерти городской жизни. Родилось у них 12 детей, но выжило лишь пятеро.
Нина появилась на свет в 1912 году. После смерти родителей занималась воспитанием младшего брата. Окончив комбинат иностранных языков, работала референтом-переводчиком с немецкого в иностранном отделе ВЦСПС, гидом в «Интуристе».
Судя по воспоминаниям близких, Володино детство, обутое и одетое, обогретое любовью, заботой и лаской родных и соседей, канонически выглядит вполне благополучным, безоблачным и благостным.
«К полутора годам отросли светлые волосы, они были густые и закручивались на концах в локоны. Синие в младенчестве, а позднее — серо-зеленые глаза смотрели внимательно…», — рассказывала мама.
«Я увидела сидящего на деревянном коне-качалке мальчика. Челка, ниспадающие к плечам крупные локоны. Поразили глаза: широко распахнутые, лучистые. И очень пытливые…» — вспоминала тетушка.
Ни дать ни взять — вылитый юный ангелочек Володюшка Ульянов, лучезарно улыбающийся нам с октябрятского значка. А ведь за подобные сусальные образа «здоровый трехлетка» мог бы и по сусалам…
Их — всех, с кем вел я доброе соседство, —
Свидетелями выведут на суд.
Обычное мое босое детство
Обуют и в скрижали занесут, —
предчувствовал поэт Высоцкий, как станут вспоминать о нем мемуаристы.
«Раннее детство протекало довольно спокойно, — рассказывала Нина Максимовна. — Весной мы выезжали за город, на дачу или в деревню. Остальное время жили в своей квартире… В доме была коридорная система…
Коридоры широкие, светлые, большая кухня с газовыми плитами, где готовились обеды, общались друг с другом хозяйки, производились стирки, а в коридоре играли дети. Народ в нашем доме был в основном хороший, отзывчивый, почти в каждой семье было несколько детей. Мы тесно общались семьями, устраивали совместные обеды и чаепития, в трудные минуты не оставляли человека без внимания, случалось, и ночами дежурили по очереди у постели больного.
В праздничные дни… устраивались представления и концерты. Действующими лицами были дети. Володя тоже принимал в них участие. У него была прекрасная память, он выучивал длинные стихи, песни, частушки, прекрасно и выразительно читал их…»
Но, видимо, именно прекрасная память не позволила Владимиру Высоцкому забыть, а позже спеть и заставить слушателей поверить именно его «Балладе о детстве», где тоже поминалась «система коридорная», и соседи, но уже с несколько иным, суровым и строгим, чуть ли не лагерным подтекстом:
В первый раз получил я свободу
По указу от тридцать восьмого…
Родным помнились лишь милые сердцу картинки, детские шалости, легкая картавость, кудри, румянец во все щеки, природная склонность к стихосложению и раннее остроумие малыша.
Мама рассказывала: «Рос очень забавным мальчиком. Однажды к нам пришли друзья Семена Владимировича, который встретил их на пороге шутливым приветствием: «Ах вы, жулики!» А маленький Володя услышал и кинулся к соседу за помощью: «Дядя Яша, идите скорее, к нам жулики пришли!» Или: «Как-то на Новый год — ему было два года — мы все его просим: «Расскажи нам какой-нибудь стишок!» А он под елку, ноги вытянул, как будто он уставший, и говорит: «Дармоеды, дайте ребенку отдохнуть». Мама умилялась: «А если Семен Владимирович вставал к зеркалу побриться, Володя так хитровато подглядывал и говорил: «Посмотрите, что творится! Наш козел решил побриться!»
Смешно, не правда ли, смешно?..
И вам смешно, и даже мне…
«Двести с лишним штук больших кубиков деревянных с картинками. Он строил из них замки, пароходы, потом были машинки, а гаражом была тумбочка — он букву «р» не выговаривал и произносил «га-аж». Потом ему подарили лошадку… Она была покрыта шкурой настоящей, со стеклянными глазами и на очень больших колесах, даже взрослые на ней катались… Кормил ее понарошку…
К двум годам говорил уже хорошо. И большие стихи знал. «Почемучку», «Детки в клетке» Маршака… Обязательно должен был встать на что-то высокое. Отбрасывал волосы назад, как настоящий поэт, и читал:
Климу Ворошилову письмо я написал:
«Товарищ Ворошилов, народный комиссар…»
Мама всегда с охотой рассказывала о тех годах, были бы свободные уши. Всем моим женам, усмехнулся Владимир, услышав, как в кухне Нина Максимовна, угощая Марину чаем, усердно «просвещала» ее относительно «уникальных» способностей малолетнего чтеца-декламатора. Он не выдержал, заглянул к своим женщинам и с порога кухни завершил детское стихотворение взрослой присказкой:
