Пьер Жильяр - Император Николай II и его семья
Предисловие автора
В сентябре 1920 года, после трехлетнего пребывания в Сибири, мне удалось, наконец, возвратиться в Европу. Я сохранил живое воспоминание о потрясающей драме, в которой был близко замешан, вместе с неизгладимым впечатлением поразительного душевного спокойствия и горячей веры жертв этой драмы.
Лишенный в течение долгих месяцев всякого общения с остальным миром, я был в неведении относительно всего, что недавно появилось в печати об Императоре Николае II и его близких. Я не замедлил убедиться в том, что если некоторые из этих работ носят печать искренней заботы о точности и стремления опереться на достоверные источники, — хотя сведения, сообщаемые ими, часто ошибочны и неполны в том, что относится до Царской семьи, — за то большинство остальной литературы представляет сплошной вымысел, в котором переплетаются ложь и нелепости, словом, что это литература низшего разбора, прибегающая к самой недостойной клевете.[1] Ознакомившись с некоторыми образчиками таких произведений, я был возмущен; мое негодование возрасло, когда, к своему изумлению, я увидел, что они встречают доверие в широких кругах. Реабилитация нравственного облика русской Царской семьи становилась моим долгом; требовалось исполнить дело правды и справедливости. Я тотчас решил попытать его. Таково было происхождение статей, напечатанных мною в начале года в Illustration;[2] статьи эти, переделанные и дополненные, вошли в состав нескольких глав настоящей работы.
Я попытаюсь описать здесь драму целой жизни так, как вначале я лишь предчувствовал ее под блестящей внешностью пышного двора, и как она предстала предо мной впоследствии, во время нашего заключения, когда обстоятельства позволили мне проникнуть в интимную жизнь Царской семьи. В самом деле, Екатеринбургское преступление есть лишь завершение жестокой судьбы, развязка одной из самых волнующих трагедий, какие были когда-либо пережиты. Я хочу попытаться на последующих страницах показать ее существо и воспроизвести ее тяжелые этапы.
Мало кто подозревал эту скрытую драму; она имеет, однако, с исторической точки зрения, первостепенное значение. Болезнь Великого Князя Наследника господствует над всем концом царствования Императора Нииолая II; она одна его объясняет. Незаметно для других, эта болезнь была одной из главных причин его падения, ибо с одной стороны она вызвала влияние Распутина, а с другой — она же имела своими последствиями роковое одиночество Царственной четы, замкнувшейся в свою жизнь, и постоянную тягостную заботу, которую надо было скрывать ото всех.
Я старался в этой книге вызвать к жизни такими, как я их знал, Императора Николая II и его близких, пытаясь оставаться всегда беспристрастным и сохраняя полную независимость суждения в изложении событий, коих я был свидетелем. Быть может, в заботе об истине, я предоставил их политическим врагам новое оружие против них, но я питаю твердую надежду, что в моем рассказе выяснится их подлинная личность, ибо меня привлекал к ним не их Императорский сан, а благородство их чувств и поразительное нравственное величие, которое они выказали в страдании.
Апрель 1921 года.
Глава I. Мои первые уроки при Дворе (осень 1905 г.)
Осенью 1904 года я принял сделанное мне предложение провести год в качестве преподавателя французского языка при герцоге Сергии Лейхтенбергском.
Отец моего ученика, герцог Георгий Лейхтенбергский был внуком Евгения Богарне; по своей матери, Великой Княгине Марии Николаевне, дочери Николая I, он приходился дядей Императору Николаю II.
Семья проживала в это время в своем маленьком имении на побережье Черного моря, где и осталась на всю зиму. Там захватили их печальные события весны 1905 года, и там мы пережили трагические часы бунтов в Черноморском флоте, бомбардировки побережья, погромов и последовавшей за ними суровой расправы. С самого начала Россия являлась предо мною в ужасном, полном угроз образе, как бы предваряя ожидавшие меня ужасы и страдания.
В начале июня семья переехала на прекрасную Сергиевскую дачу в Петергофе, которая принадлежала герцогу. Контраст был разительный: сухое побережье южного Крыма, маленькие татарские деревушки, скрытые в горах, и пыльные кипарисы сменились огромными сосновыми лесами и очаровательною свежестью берегов Финского залива.
Петергоф был любимым местом пребывания его основателя, Петра Великого. Туда приезжал он отдыхать от суровых трудов по постройке С.-Петербурга, этого города, который возник как бы по волшебному мановению его, на болотах при устье Невы, и которому суждено было соперничать с европейскими столицами.
Все в Петергофе напоминает его основателя. Прежде всего Марли, которое он сделал на время своей резиденцией, — «домик», поставленный среди воды на полоске земли, которая разделяет два больших бассейна. Далее, близ залива, Эрмитаж, где он любил угощать своих сотрудников на пирах, сопровождавшихся обильными возлияниями. Монплезир — постройка в голландском вкусе, которая была его любимым местопребыванием, со своей террасой, выдающейся над морем: нельзя не подивиться тому, как этот континентальный человек любил воду! Наконец, Большой дворец, который своими бассейнами и прекрасными далями своего парка должен был, по его замыслу, соперничать с великолепием Версаля.
Все эти постройки, за исключением Большого дворца, которым пользовались еще для приемов, представляли вид заброшенных и пустых сооружений, которым только память прошлого возвращала жизнь.
Император Николай II разделял предпочтение своих предков к очаровательному местечку, каким является Петергоф. Каждое лето он приезжал сюда со своими и поселялся на маленькой даче — Александрии, окруженной тенистым парком, который охраняет ее от нескромных взоров.
Семья герцога Лейхтенбергского провела все лето 1905 года в Петергофе. Сообщения между Александрией и Сергиевской дачей были часты, потому что тесная дружба связывала тогда Императрицу и герцогиню Лейхтенбергскую. Таким образом я имел иногда случай видеть членов императорской семьи. Когда истек мой договор, мне предложили остаться при моем ученике в качестве наставника, а также взять на себя преподавание французского языка Великим Княжнам Ольге Николаевне и Татьяне Николаевне, старшим дочерям Императора Николая II. Я принял предложение и после краткого пребывания в Швейцарии вернулся в Петергоф в первых числах сентября. Несколько недель спустя я вступил в отправление своих новых обязанностей при Дворе.
В день, назначенный для первого урока, за мной приехала дворцовая карета, чтобы отвезти меня на дачу Александрию, где еще имели пребывание Государь и его семья. Но несмотря на ливрейного кучера, карету с придворными гербами и приказания, которые, наверное, были отданы на мой счет, я на своем опыте узнал, что в резиденцию Их Величеств нельзя проникнуть без затруднений. Я был остановлен у ограды парка, и потребовалось несколько минут переговоров, прежде чем мне разрешили въезд. На повороте аллеи я тотчас же заметил две небольшие кирпичные постройки, соединенные крытым мостом. Они были такие простые на вид, что я принял их за дворцовые службы. Только когда карета остановилась, я понял, что прибыл по назначению.
