Вячеслав Кондратьев - Отпуск по ранению
Отец дрожащими руками достал из буфета початую четвертинку, стал разливать, и горлышко бутылки било по краям рюмок, и они дребезжали дробным печальным тоном, от которого всем было не по себе.
Володька, глядя на эту предотъездную суету, на страдальческие лица Юлькиных родителей, на муку в их глазах, почему-то вспомнил очередь к штабу полка, в которой они стояли с докладными в руках, возбужденные, гордые своими решениями, полные ощущения своей значительности, совсем не думая о том, что где-то далеко их матери молят бога, молят судьбу, чтоб остались их сыновья на Дальнем Востоке и война прошла бы для них мимо...
Тем временем Юлькин отец, разлив водку, протягивал неверной от волнения рукой рюмки и, видимо, будучи не в силах ничего говорить, приглашал жестом присесть всех перед дорогой. Они присели на разбросанные по комнате стулья, молча выпили по маленькой рюмке теплой противной водки и поднялись. Володька, взяв Юлькин чемоданчик, вышел в коридор и уже оттуда услышал, как заголосила ее мать, как выдавливал из себя какие-то прощальные слова ее отец...
Призывной пункт в Останкине они нашли сразу: около него толпились девчушки - и красивые, и не очень, высокие и маленькие, худенькие и полненькие (таких меньше), но все до невозможности молоденькие, совсем-совсем девчонки. Одеты они были во все старенькое, так как знали, что одежду эту отберут и дадут военное. В руках у всех маленькие чемоданчики или вещмешки. Все были коротко острижены, как и Юлька, и только одна высокая вальяжная блондинка не смогла расстаться со своей роскошной, в руку толщиной косой. И провожали их только матери или младшие сестры и братья.
Стоял нервный шепотливый гомон. Матери что-то говорили им напоследок, давали какие-то наказы или напутствия, а девчонки почти беззвучно шептали в ответ: "Да, мама. Хорошо, мама... Конечно, мама..."
На Володьку посматривали - он был единственный мужчина из провожающих, да еще раненый, с фронта, на который скоро попадут и они, эти глупые девчушки. И слышалось: "Видать, только приехал и сразу на проводы попал... Вот не повезло парню... А может, брат? Да нет, непохожи вроде..."
Из одноэтажного деревянного домика, где располагался призывной пункт, вышел немолодой старший лейтенант. Володька бросил руку к шапке, тот ответил на приветствие, обвел всех усталым, сочувственным взглядом и вытащил список.
- Ну вот, девчата... Надо построиться, - начал он. - Буду выкликать фамилии, отвечайте - "я". Поняли?
Девушки стали неумело строиться. Было их человек пятнадцать.
- Абрамова Таня...
- Я!
- Большакова Зина...
- Я!
Так выкликнул он все пятнадцать фамилий. Все были на месте. Все ответили "я", кто смело и громко, кто тихо и неуверенно, а кто и с легкой дрожью в голосе.
- А теперь, девушки, попрощайтесь со своими родными и проходите.
Юля сразу же ткнулась холодными губами в Володькино лицо и, круто повернувшись, пошла в дом. Только перед дверью приостановилась, махнула ему рукой и улыбнулась. Улыбка была вымученной и жалкой.
Тем временем за Володькиной спиной слышались материнские причитания:
- Как же ты будешь там, девонька? Господи...
- Пиши. Как можно чаще пиши. Как время выдастся, так и пиши...
- Мужикам-то не особенно верь...
- Бог ты мой, как же отцу твоему пропишу про это?
- Береги себя, девочка... Прошу тебя, береги... Раздавались всхлипы, рыдания... У Володьки придавило грудь, и он начал кашлять - ну, какие дурешки, какие дурешки, думал он, и было ему и жалко их всех, в том числе и Юльку, до невозможности, и зло брало за глупость их, наивность.
- Куда их, старшой? - подошел он к старшему лейтенанту. - Понимаешь, только вчера с фронта, и вот... выкинула номер моя.
- Не беспокойся, - улыбнулся тот. - В Москве пока будут. Запасной полк связи на Матросской Тишине. Знаешь, недалеко от Сокольников.
- Знаю, конечно, - обрадовался Володька.
- Сам-то надолго?
- А хрен его знает. Не был еще на комиссии. Думаю, месяц, полтора...
- Ну, а их пока обучат, пока присягу примут, пятое-десятое, и больше пройдет. Так что не теряйся, когда в увольнение прибегать будет, - подмигнул старший лейтенант.
- Будь спок, не растеряюсь, - в тон ответил Володька, а у самого ныло в душе.
Постоял он еще немного вместе с плачущими матерями, искурил папиросу, а потом медленно пошел вдоль трамвайной линии. Перед глазами все еще стояла вымученная, жалкая Юлина улыбка, не очень-то его успокоило то, что Юлька будет пока в Москве. Все равно же впереди фронт.
Выйдя на Ярославское шоссе, он стал подниматься в гору и тут бросилась ему в глаза огромная очередь около продмага, но тянущаяся не из дверей, а со двора, и было в ней, в этой очереди, порядочно мужичков, что удивило Володьку.
- За чем очередь? - поинтересовался он.
- Водку без талонов дают.
- А сколько она стоит без талонов?
- Вы что, с неба свалились? - обернулась женщина. - Ах, простите, вы, наверное, недавно в Москве, тридцать рублей бутылка.
- Дешевка! - поразился Володька. - Я в деревнях за самогон пятьсот платил.
- Так на рынке у нас столько же берут. Мы стоим-то, думаете, чтоб выпить? Нет. Ну, мужики, те, конечно, в себя вольют, а мы, женщины, только посмотрим и на рынок...
- Пожалуй, я встану, - решил он, тем более что до встречи с Сергеем оставалось еще два часа.
- Так вас, раненых да инвалидов, через пять человек ставят. Идите вперед, как увидите калеку какого, отсчитывайте от него пять человек и становитесь... Привыкли, наверное, на фронте к наркомовским граммам? - добавила женщина.
- Не очень-то, - ответил он и пошел вперед.
Очередь была длинная, но инвалидов стояло только трое - двое на костылях, один с рукой на черной косынке. За ним-то и стал Володька отсчитывать пять человек. Очередь не очень-то охотно, но потеснилась, пропустив его.
- Наши-то уже головы сложили, а эти отвоевались, живыми вышли, а все им льготы разные, - проворчала одна женщина в черном платке, но на нее зашикали:
- И не стыдно тебе? Кому пожалела? Им-то теперь забыться надо хоть на миг, отойти мыслями от войны этой проклятой...
- Я, бабоньки, не отвоевался, - сказал Володька, перейдя на армейский говорок. - Я на месяцок только. И обратно - добивать фрица.
- Ну вот, в отпуске человек, а ты... - Женщина в платке потупилась и замолкла, но тут вступил пожилой мужчина:
- Добивать, говоришь? Что-то не больно вы его бьете, солдатики. Пока он вас кроет.
- Ну, ну, разговорчики. - Подошел инвалид с рукой на косынке, а потом к Володьке: - Давно, браток, с фронта?
- Только вчера прибыл, - ответил Володька.
- Слыхала, язва? Человек, можно сказать, только из боя вышел, а ты хвост поднимаешь. На кого? - набросился он на бабу в платке. - Небось для спекуляции за водкой-то стоишь?
