Амани Уисааль - Проданная в рабство
Задачей этой женщины было воспитание спутниц для состоятельных господ, она занималась подготовкой «кадров» в основном для Эмиратов, были случаи, когда невест сбывали и в Пакистан. Казалось, Джамиле все равно кто платит, но это было не так. Она водила знакомства с определенным кругом людей и несла ответственность за качество приобретений. Воспитанницы пересказывали историю о том, как вернули одну из девушек, которая вела себя недостойно и не уважала традиции страны. Среди учениц она была лучшая, но ее успехи были лишь видимостью, она преследовала главную цель: покинуть пустыню.
В современном арабском мире гаремов как таковых не осталось. По крайней мере, официально. Ходили слухи о подпольных империях, в которых содержали сотни и даже тысячи женщин и все они были привезены из разных точек мира. С некоторыми заключали контракты, по истечению которых они имели возможность вернуться на родину. Но кого-то удерживали и насильно, судьба таких женщин была не завидна.
Идеальной сделкой для Джамили являлось замужество ее подопечных. Это случалось не часто, потому что мусульмане предпочитали заключать браки со своими соотечественницами. Законно в Эмиратах можно было иметь до четырех жен, при условии достойного содержания каждой из них. Те, кто попадал «под крыло» богатого мужчины легально, могли рассчитывать на вполне приличную жизнь.
– У тебя есть два варианта, деточка, – произнесла Джамиля, нахмурив сросшиеся на переносице брови. – Либо ты примиришься с судьбой и будешь рвать с дерева, под которым оказалась по воле случая, самые сладкие плоды, либо питайся огрызками, как свинья! Я – не нянька, и моему терпенью есть предел!
Воспитательная беседа возымела должное действие, я задумалась о том чего себя лишаю. Вернуться домой у шестилетнего ребенка мало шансов, а значит, стоило прислушаться к словам опытной женщины. Я могла принять условия игры и сбежать из плена, когда стану старше. Чтобы сократить этот путь, мне необходимо было знать местный язык и обычаи.
Я посмотрела карту в одной из комнат для занятий и поняла, что дорога обратно в Россию весьма длинна. Это стало еще одним аргументом, чтобы покориться судьбе и временно смириться со своим положением. «Пока я пленница, но это не навсегда!» – твердо решила я и кивнула. Мое смирение порадовало Джамилю. Она не была агрессором, пыталась быть для воспитанниц добрым советчиком и другом, а за любые провинности наказывала работой. Однажды я перебила кучу посуды, чтобы выразить недовольство, терпеливая женщина сдержано произнесла, что не желает вводить физическое наказание и штрафы за ущерб, поэтому настоятельно рекомендовала не ерепениться, и искупить свою вину трудом.
– Или я тебя продам бедуинам! Они любят светлокожих, и им будет плевать, сколько тебе лет! Последнее, что ты увидишь перед смертью, – чудовищную темную морду с гнилыми зубами!
На тот момент я не понимала, что речь идет о насилии, но то, что встречу с бедуинами мне не пережить, – это было очевидно.
Почти неделю я вымывала отхожее место. Меня не пугали запахи, ведь я выросла в бараке, окутанном едким зловонием из выгребной ямы. Однако висеть над дыркой, сквозь которую я наблюдала дерьмо в течение нескольких минут, не доставляло мне удовольствия.
– Что от меня требуется? – спросила я вкрадчиво, усевшись напротив Джамили. Пожилая женщина улыбнулась и предложила выпить травяного чая, заметив, что ее радует моя деловая хватка.
– Ты должна отказаться от прошлого, потому что оно – слишком тяжелый груз. Прошлое – то чего нет в данный момент, его не вернуть. Жить надо сиюминутно, иначе рассвет следующего дня обесценится!
Мои детские мозги были не готовы принять столь тонкие философские размышления, и поэтому я кивала, не вникая в смысл сказанного. Джамиля заметила мое замешательство и спокойно уточнила:
– О чем ты мечтаешь, деточка?
– Увидеть маму, – выдохнула я и захныкала.
– Ты меня не услышала, – в голосе собеседницы сквозила печаль. – И даже не попыталась вникнуть в смысл моих слов.
– Но я так по ней скучаю! Я могу надеяться, что когда-нибудь встречусь со своей семьей?
Дыхание мое на мгновение остановилось, а вместе с ним перестало стучать сердце, больше всего на свете я боялась услышать отрицательный ответ. Темные глаза женщины немного сузились, брови сдвинулись, превратившись в одну темную черточку, будто кто-то провел небрежно кистью по ее лбу, оставив след черной краски.
– Ты можешь надеяться на что угодно. Ты ведь знаешь, что надежда умирает последней? – со снисходительной улыбкой произнесла Джамиля и распорядилась, чтобы Малышка Бэтси привела в надлежащий вид дитя, в котором проснулся разум. Она что-то сказала на незнакомом мне языке, я предположила, что хозяйка меня хвалит, потому что после ее реплики служанка активно закивала, оголив от радости почти беззубый рот.
Седовласая сморщенная негритянка торопливо повела меня в комнату «преображений». По-русски она не говорила и указывала знаками, что мне делать. Сначала я рассталась со своей одеждой, в которой меня привезли из России. Это было старенькое желтое платьице в белый горох. У сестер были такие же, но других цветов – красного и светло-зеленого. Когда мы одновременно наряжались в эти платья, нас называли «светофор». Я вдруг вспомнила, как мы менялись одеждой, но мама запретила нам это делать, потому что отец и так путался, не различая нас, а разные цвета помогали ему ориентироваться среди тройняшек.
Когда меня везли в пустыню, то поверх моей одежды на меня натягивали длинное темное одеяние – чадру, она полностью меня прятала от посторонних глаз. Под этой плотной тряпкой было невероятно жарко. Меня постоянно поили жидкостью, похожей на остывший чай (полагаю успокоительное), после чего я передвигалась как улитка и плохо соображала. Еще на всякий случай заклеивали рот.
Я почти не помню тот день, когда родители передали меня в руки покупателям… Заплаканное лицо матери, которая шептала «Прости меня, Скарлетт»… пачка денег в ее дрожащих руках… крепкие мужские руки, удерживающие мое барахтающееся тельце, словно тиски… еще старенький микроавтобус с затемненными стеклами…
От ужаса я потеряла сознание сразу, как только меня в него запихнули. До пустыни мы добирались долго на разных видах транспорта. Почти всю дорогу я была словно во сне, и мечтала о пробуждении, чтобы поскорее вернуться в нашу убогую квартирку и обнять своих родных, пожаловаться мамочке на странные видения, в которых она как будто бы меня продала…
Малышкой Бэтси женщину преклонного возраста прозвали еще первые воспитанницы Джамили за невысокий рост и субтильное телосложение. Если бы не морщинистость кожи и седой цвет волос, можно было бы предположить, что это подросток-африканец. Она была забавная, часто пела песни на «тарабарском» языке – так мы называли неведомые нам звуки. В комнате «преображений» девочек хорошенько отмывали в небольшом корыте, а после наголо стригли – это был своеобразный обряд очищения – отказ от прошлой жизни и перерождение. Малышка Бетси что-то нашептала и сожгла над моей головой зловонный пучок травы. После омовения старуха не спеша обтерла меня грубоватой тканью и громко воскликнула, глядя на дверь. Этот звук напоминал боевой клич какого-нибудь дикого племени.
