История русской балерины - Волочкова Анастасия
Однако занятия в подготовительном классе не могли приблизить мою мечту. Сейчас я понимаю, насколько эти занятия были бесполезны. Мне не известен ни один случай (кроме моего), чтобы кто-нибудь из посещавших этот класс закончил Вагановское училище.
Вступительные экзамены в школу при Вагановском училище сейчас вспоминаются как короткая остановка сердца. Тот день, когда мама привела меня на отборочный тур, навсегда врезался в мою память и потряс мою душу. Страшное волнение не позволяло мне четко видеть лица прославленных педагогов, от которых зависела моя судьба. Да я в то время и не знала никого из них. И осознавала лишь то, что меня просят выполнить какие-то упражнения. Никогда прежде мне не приходилось их делать. Я плохо понимала, что от меня требуется, и с ужасом в душе чувствовала: у меня ничего не получается… Но как же я старалась! В тот момент решалась моя судьба.
– Нет данных, – услышала я.
– Нет, не годится. Посмотрите – выворотности никакой, растяжки – тоже.
– Гибкости тоже маловато, да и прыжок…
Моим родителям безапелляционно заявили, что да, танец девочка показала неплохо и телосложение подходит для балета, но дело в том, что… нет никаких способностей для балета. Тогда я впервые услышала, что у меня нет тех физических данных, которые необходимы балерине, что эти данные, конечно, можно развить, но для этого требуется очень много времени и серьезная кропотливая работа. Мне было отказано в поступлении.
Педагоги смотрят на меня скучными холодными глазами. Они уже все решили. Как можно вот так, с тяжелой рукой и легким сердцем, решать человеческую судьбу и лишать его надежды? Мне тогда казалось, что я просто умру на месте. Это была настоящая трагедия. Но смириться с приговором комиссии я не могла. Я стояла окаменевшая в коридоре и твердила одно: «Отсюда я выйду только балериной». Мои глаза были полны слез, поэтому я не сразу разглядела человека, приближающегося ко мне. Это был очень красивый седой мужчина. Я залюбовалась его благородной осанкой и гордо посаженной головой. Подойдя ко мне, он наклонился и спросил с участием, почему я плачу. В ответ я разрыдалась и начала быстро-быстро говорить, как я мечтаю танцевать и как я хочу здесь учиться.
Тогда этот человек взял меня за руку и завел обратно в экзаменационный класс. Он предложил комиссии посмотреть меня еще раз в каком-нибудь танце. Кто-то из педагогов попросил меня станцевать польку. Тогда я не знала, что это за танец. В подготовительном классе Вагановки мы польку не учили, но, услышав музыку, я начала танцевать, импровизируя, выражая движениями то, что слышала в музыке. Именно тогда я впервые мысленно произнесла молитву: «Боженька, миленький, помоги!»
Конечно, эти слова больше напоминали мольбу и обращены были скорее к никому не видимой фее, к сказочному персонажу, который может сотворить волшебство в жизни. Я считала, что будет совершенной и окончательной несправедливостью, если меня не примут в балетную школу, – ведь я хочу этого больше всего на свете! И произошло чудо. Музыка отзвучала, я остановилась и услышала голос моего спасителя: «Давайте пересмотрим вопрос о возможности обучения этой девочки, давайте позволим ей учиться, мне кажется, в ней что-то есть». Так мне был дан шанс! Пусть очень-очень маленький, но все же…
Мне было позволено доказать самой себе, что все данные, которых у меня не оказалось, я смогу выработать и проявить в течение года занятий.
Человеком, поверившим в меня, оказался художественный руководитель Вагановского училища, прославленный танцовщик Константин Михайлович Сергеев.
Комиссия приняла решение: Волочкову принять условно. Это означало, что меня могли отчислить при получении первой же двойки.
Объясняя моей маме причину, по которой меня приняли, невзирая на отсутствие многих физических данных, необходимых балерине, Константин Михайлович сказал, что большую роль сыграли мои внешние данные (отличные пропорции), но главное, он увидел в моих танцевальных движениях одухотворенность, а в глазах – горячее, страстное желание учиться. На самом деле, по тому, как дети танцуют, можно определить, почему они танцуют: просто из желания подвигаться или потому что танец живет в их душе. Важно не внешнее, а именно внутреннее – эмоциональное и творческое движение.
Наверное, в тот момент еще неосознанно, на детском уровне, я начала делить людей на тех, кто хорошо или плохо ко мне относится, и на тех, кто в меня верит! То есть я, конечно, не могла тогда именно так формулировать, но быстро научилась дорожить людьми, которые в меня верили. Такими, как Константин Сергеев, ведь он меня фактически предугадал. Такими, как Наталия Михайловна Дудинская, супруга Константина Михайловича, ставшая позднее моим педагогом (с которой он, кстати, посоветовался при принятии того важного для меня решения). Сначала она поддержала его идею оставить меня на испытательный срок… А позже, после окончания средних классов взяла меня на свой курс обучения уже как ученицу, получившую на экзамене… высший бал!
Услышав, что меня приняли, пусть даже условно, я испытала невероятное счастье. Хотя как дамоклов меч надо мною висел документ, подписанный моими родителями, в котором говорилось о том, что, если за год я не смогу подтвердить результатами свое право учиться в балетной школе, они заберут меня по собственному желанию и без каких-либо претензий. И в то же время этот дамоклов меч заставлял меня работать так много и упорно, как не приходилось ни одной из моих одноклассниц.
Вообще, первый год учебы для меня был самым сложным. И физически, и психологически.
Сейчас, когда я вспоминаю эти самые трудные времена моей учебы в хореографическом училище, я думаю, что должна быть благодарна судьбе за все испытания, которые мне приходилось тогда преодолевать. Они закалили мой характер. Развили завидную трудоспособность. Научили правильно распределять свое время и ценить каждую минуту занятий с педагогами. Эти испытания дали мне возможность поверить в свои силы, в то, что я всего могу добиться своим трудом. И еще я научилась ценить тех людей, которые были добры ко мне и готовы были мне помочь.
Практически каждый день я слышала от своего педагога фразу: «Настя, ты никогда не будешь балериной. Поэтому стой здесь, сзади, все равно у тебя ничего не получится». Она пророчила мне судьбу инженера, врача, учителя – кого угодно, только не балерины. А мне так хотелось стать именно БАЛЕРИНОЙ!
С самого начала учебного года эта учительница ждала моего отчисления. Она с удивительной, садистской настойчивостью пыталась развить во мне комплекс «гадкого утенка», всячески унижая меня и стремясь уничтожить мою веру в себя. Она даже не позволяла мне участвовать в так называемой «сценической практике», где учащиеся младших классов выходили на сцену театра в образах разных зверюшек или каких-нибудь сказочных существ. Это делалось для того, что приучать детей к сцене. Но моя педагог, видимо, считала, что мне это не пригодится. Каждый день она повторяла, что я никогда не стану балериной. Но ей не удавалось разрушить мою Веру. Каждое утро я бежала на кухню, где висела икона Спасителя. Я горячо молилась перед этой иконой и просила о помощи в том труде, который казался мне непосильным. До сих пор удивляюсь, как я смогла перенести этот постоянный психологический прессинг. Сколько слез было пролито от обиды и отчаяния! Но моя вера помогала мне не сдаваться, преодолевать себя и в скрупулезном ежедневном труде приобретать те необходимые физические данные, которых изначально у меня не было.
И хотя моя учительница старалась побольнее обидеть меня, я видела, что мои одноклассники относятся ко мне с искренним сочувствием и любовью.
Для домашних занятий мне отвели удобное место, площадью примерно в два квадратных метра, обычно там располагались кресло и журнальный столик, которые ежевечерне отодвигались, чтобы появлялось свободное пространство. Там установили импровизированный станок. У этой балетной палки я проводила много времени, повторяя экзерсисы. Мне приходилось засовывать ножки под диван или батарею и стараться их как-то выгибать, вытягивать колени, разворачивать стопы. Это было ужасно больно, потому что кости и мышцы уже сформировались, и приходилось буквально их разрывать. Но ради своей цели я готова была все стерпеть. Даже веселые крики детей во дворе нашего дома не соблазняли меня выйти и поиграть с ними. Уже тогда у меня сложился девиз: «Я должна работать сейчас без остановки и выходных, а отдохнуть можно будет потом, когда добьюсь желаемых результатов». Получилось, что это «потом» по-прежнему не наступило в моей жизни. Не могу сказать, что сильно расстраиваюсь из-за этого.
