Любовь Шапорина - Дневник. Том 2
2 апреля. Читала сейчас русскую историю Платонова[20]. Ирония судьбы. Коммунистическое правительство, отрицавшее некогда все традиции, вплоть до самого «государства», завершило все (или почти все) исторические мечтания русского народа, присоединив княжество Даниила Галицкого[21] и все остальное, обезопасило западные и восточные границы. Немудрено, что англичане из себя выходят. За это история им многое простит. [Не англичанам, а Советам.]
Дней десять тому назад приезжал Юрий, как член Сталинской комиссии, смотреть спектакли, представленные на Сталинскую премию. Носился как угорелый по спектаклям и совещаниям. Говорит, что нету времени работать, хочет уехать из Москвы. Хорошо бы жить в Ленинграде, но он очень опровинциалился. «Даже на такой светлой голове, как Щербачев, и то это отразилось».
Обещал всячески помочь Васе. Увидим.
14 апреля. Приехала Наташа с Соней, Петей и бабушкой. 17-го приехала Евгения Павловна, правда, она уезжает 28-го. Всех надо поить и кормить. Трудно, но радует, что можешь дать приют бездомным и бесприютным.
26 апреля. Увидели. Юрий дал Васе 3000 и устроил им, т. е. Наташе, детям и бабушке, билеты на «Стрелу» в международном вагоне, за которые они сами же должны были заплатить из этих же денег. Я писала и просила, чтобы он дал письмо к секретарю горкома Вербицкому, который, по его словам, обещал ему всякое содействие. Конечно, не написал, ссылаясь на то, что не помнит имени и отчества. Я позвонила ему по телефону, и разговор этот мне дали только в пасхальную ночь. Я ходила с Марой к заутрене, а разговор этот только испортил мне настроение. Я сказала ему имя и отчество этого человека и просила ему написать, чтобы он оказал содействие для вызова Кати из деревни. А затем спросила, сделал ли он что-нибудь, чтобы достать Васе комнату. На это он раскудахтался, что, дескать, «он не может прыгнуть выше своих ушей, не желает, чтобы Наташа командовала, не может же он ходить и просить» и т. д. Я уж не сказала: дай сыну 20 000 на комнату.
Какое унижение! Чтоб взять няню, чтоб выписать ее из деревни, надо обращаться чуть что не к градоначальнику, а если мы опоздаем с вызовом, ее, беднягу, пошлют на сплав дров. Самая свободная страна!
Вчера была в университете на чествовании 35-летней деятельности А.А. Смирнова, Шурочки, как мы его прежде звали. Юбилей прошел очень сердечно и тепло. Вел заседание декан филологического факультета Алексеев, с умным и остроумным лицом. Говорили Жирмунский, И.И. Толстой и многие другие, были приветствия от министра и разных делегаций, письмо от больного В.Ф. Шишмарева, было много студентов, которые яростно аплодировали. Елена Ивановна рассказывала, что, когда в прошлом году в университете температура была ниже нуля, студенты ей говорили: «На лекциях Александра Александровича мы забываем о холоде». Студенты поднесли цветы и огромную корзину с яблоками и бутылкой шампанского.
Я сегодня утром вспоминала Смирнова 35 лет тому назад. Я с ним познакомилась в Париже, в 1908 или <190>7-м – 38 <лет> тому назад. Я стала думать о том, каковы эти годы были для меня, что я сделала, и не могу я сказать, чтоб я была рабом ленивым и лукавым, а вот ничего не сделала. Сил не хватало бороться. А тогда, 35 лет тому назад, мы ждали, что Александр Александрович будет вторым Веселовским. Ему, конечно, очень помешала революция.
27 апреля. В пасхальное воскресенье ко мне зашла Ирина Владимировна Головкина, внучка Н.А. Римского-Корсакова, с которой мы познакомились, когда я работала в глазной лечебнице. Тогда, в начале 42-го года, выслали ее сестру Людмилу Троицкую, которая умерла по дороге, не доехав до Иркутска. Ирина Владимировна рассказала мне теперь причину ареста сестры: у Людмилы Владимировны была подруга, полька. Она была замужем, очень любила мужа; у нее был поклонник. Этот молодой человек был на учете в психиатрической больнице, у него была мания величия. «Ницше, Гитлер и я», – говорил он, и очевидно, многое другое. Его арестовали, нашли письма подруги, арестовали ее, мужа и Людмилу. На допросе Л.В. ставили в вину: какое право имела она не сообщить в НКВД о таких злоумышленниках? Она отвечала, что подруга ее была вполне лояльная советская гражданка, а на слова явно ненормального человека она не обращала внимания. Ее выслали, подругу и ее мужа расстреляли, а молодого человека посадили в психиатрическую больницу. Теперь его отпустили. Он свободен.
Вот как ловили пятую колонну[22].
Я ежедневно просыпаюсь в 6 утра и мучительно думаю, как я выкарабкаюсь. Долг надо мной все растет и растет, я все жду, когда он меня раздавит, и в то же время надеюсь с Божьей помощью осилить все трудности.
1 мая. «Кому вольготно, весело живется на Руси?»[23]. Эти слова пришли мне в голову, когда сегодня утром я подошла к окну. Перед домом нашим vis-à-vis – четыре машины. Из ворот выпорхнула очень элегантно одетая дама в сером модном пальто и погрузилась в машину, куда вслед за ней сел человек в штатском. Из ворот смотрел милиционер.
Этот дом чинили осенью немцы, работая день и ночь. Затем появились тюлевые занавеси на окнах, в окнах зажглись люстры, розовые абажуры. Но я еще ни разу в этих комнатах не видела живой души. В воротах никакого va et vien[24], только иногда выглядывает милиционер. Подъезжают машины. Говорят, что это дом энкавэдэшников.
Вчера, после спектакля на 5-й роте[25], я зашла на рекламируемую ярмарку. Масса фанерных, хорошо размалеванных ларьков, ярких, красочных и пока еще свежих. И среди них бродит нищая толпа, грязная, серая, оборванная, в стоптанной обуви. Цены: ситцевое платье 500 – 600 рублей. Детское, года на 3, ситцевое – 200 рублей. Самая дешевая фаянсовая кружка, небольшая – 35 рублей. Крупы от 55 до 75 рублей за 1 кг. Сахар 170 рублей, песок 120 кг! Мной овладела невероятная злоба и презрение. Quelquefois mépriser est un supplice pour moi (Stendhal)[26]. Как я его понимаю. Человек не свинья, все съест, все проглотит, стерпит худшие оскорбления. И в который раз подпишется на заем, лишающий его, при его нищете, месячного заработка.
Я скоро ушла, не посмотрев аттракционы, очень уж остро я испытывала этот supplice стендалевский.
20 мая. 18-го был 75-летний юбилей Анны Петровны[27]. Народу была толпа, толпа, настроенная ласково и тепло. Много приветствий, адресов. Хорошо говорил Лозинский. Я не помню точно его слов, но приблизительно было сказано следующее: «Вы поставили на большую высоту три рода искусств, и мы равно восхищаемся всеми тремя. Искусство живописи и гравюры, искусство слова, искусство жизни». Очень смешно, но трогательно прочел свои стихи один из представителей резиновой промышленности, читал с пафосом, почти танцуя.
Когда я подошла к А.П., она шёпотом меня спросила: «Вы довольны? Я довольна».
На другой день по телефону она мне сказала: «Я думала, что умру после юбилея. Перед отъездом в музей я помолилась, прося Бога вразумить меня, и была совершенно спокойна, когда приехала, и теперь чувствую себя прекрасно». Ее встретил Лебедев и говорит: «Приехало много генералов, не знаю, что с ними делать». Это был генералитет Медицинской академии: Орбели, Герголав, Хлопин и другие.
Корнилов организовал торжество блестяще. А.П. ответила на приветствие очень скромно, просто, честно, как все, что она делает.
Я вышла из музея с Натальей Васильевной и Лозинскими, тут же оказался Брянцев. Белая ночь, зеленоватое небо сквозь зеленеющий пух деревьев. Пошли вместе. По какому-то поводу Брянцев стал жаловаться: «Зачем нас отослали в 41-м году из Ленинграда? Оставили же Музкомедию. Их бы выслали, а нас оставили». На это я ему вразумительно ответила: «В городе фронта нужен был бардак, а чем вы могли этому соответствовать?»
Брянцеву это очень понравилось, пришлось со мной согласиться. Он взял меня под руку, и мы пошли пешком мимо замка, Летнего сада. Рассказав свои похождения в Алжире, когда он был юнкером флота, он перешел к описанию отъезда, вернее отлета в декабре 41-го года[28], мытарств по дороге, организацию театра в Березняках, за что он к своему 60-летнему юбилею получил от Загурского выговор в приказе. Поехал в Москву. Вызвали Загурского и велели приказ отменить. На вопрос Загурского, почему он не посоветовался с ним, Брянцев ответил: «Я мог только посоветоваться с четырьмя лицами: народным деятелем искусств А.А. Брянцевым, членом Ленсовета А.А. Брянцевым, членом президиума Рабиса А.А. Брянцевым и художественным руководителем театра А.А. Брянцевым». Лиса.
5 июня. Нормы выдачи иждивенцам через год после окончания войны на месяц: крупы – 1 кг, мяса или рыбы 500 гр., жиров 200 гр., сахара или конфет 400 гр.
On ne mérite l’indépendance que lorsqu’on sait la conquérir. Bentham[29].
Пишу устарелые прописные истины. Но люди, сидящие уже 29 лет в тюрьме, и до этого не доросли.
