С Штеменко - Генеральный штаб в годы войны
Хочу рассказать читателю, как работали в период опасности два известных советских полководца - К. Е. Ворошилов и Г. К. Жуков.
Климент Ефремович Ворошилов, как известно, еще в период гражданской войны выделялся мужеством, смелостью и храбростью. Эти его качества сохранились и снова проявились в период Великой Отечественной войны. Мне пришлось быть с ним на керченском плацдарме зимой 1944 г., когда готовилась операция по освобождению Крыма. Плацдарм был небольшой и насквозь простреливался огнем артиллерии противника, а значительная его часть находилась под действительным минометным и пулеметным огнем.
Жили мы в землянках, точнее, ночевали в них, а днем работали в войсках и на КП командующего Приморской армией, который располагался поблизости от нас. Климент Ефремович пребывал тогда в приподнятом настроении. Его буквально тянуло в войска, находящиеся в обороне в непосредственном соприкосновении с противником. Выезды маршала в первую линию войск были часто весьма рискованными. Он сам и сопровождавшие его генералы и офицеры подъезжали, например, на "виллисах" близко к переднему краю обороняющихся войск, что обычно никто не делал. Пять - десять минут спустя противник производил сильный минометный и артиллерийский налет по тому месту. Машины обычно успевали уже уйти, и все кончалось более или менее благополучно. Затем К. Е. Ворошилов и все сопровождающие шли по ходам сообщения, которые далеко не везде были в рост глубиной. Приходилось нагибаться, чего Климент Ефремович, конечно, не делал. Кое-где это сходило с рук, а в иных местах начинался огонь со стороны противника. Попав под обстрел, Климент Ефремович шутил и вел себя так, словно опасность доставляла ему особое удовольствие. Меня интересовала психологическая сторона такого поведения маршала, и я убедился, что это не был внешний прием, бьющий на эффект или в назидание другим. Убежден, что у Климента Ефремовича складывалось внутреннее состояние боевого возбуждения: он выслушивал доклады командиров, осматривал местность, беседовал с офицерами и солдатами, давал указания.
Ничем другим, кроме такого состояния, нельзя объяснить переправы Климента Ефремовича на катере через Керченский пролив на косу Чушка и обратно под артиллерийским огнем противника, тогда как можно было гораздо безопаснее пролететь на По-2 это расстояние на бреющем полете всего за пять минут. Однажды после очередного посещения переднего края мы, возвратившись, нашли на месте землянки К. Е. Ворошилова только яму, заваленную землей и бревнами. Оказалось, что в наше отсутствие снаряд угодил в нее. Маршал и не подумал перейти в более надежное убежище. Хотя после изгнания гитлеровцев в нашем расположении остались бетонные бункера, он приказал построить себе здесь же новую землянку, что и было сделано.
Мы не раз пытались отговорить Климента Ефремовича от некоторых чересчур рискованных предприятий. Он возмущался. "За кого вы меня принимаете?" - в повышенном тоне спрашивал он. Угрожал, что сделает все один без нас, советовал тем, кто боится, ехать в Варениковскую, где стояли тылы фронта и вагон представителя Ставки. Таков был К. Е. Ворошилов, и тут уж с ним ничего поделать было нельзя.
Не один раз довелось мне наблюдать и за работой Г. К. Жукова. Однажды мы возвращались из района Новороссийска и по пути поехали в 3-й горнострелковый корпус, которым командовал генерал А. А. Лучинский. Не доезжая 2-3 км до места назначения, мы попали под удар немецких самолетов. Можно было переждать опасный момент, использовать для укрытия заранее отрытые у дороги щели. Однако Георгий Константинович сидел на переднем "виллисе" и молчал. Водитель с надеждой на него поглядывал, а он лишь один раз, как обычно хмуровато, сказал ему: "Давай, давай". Движение продолжалось.
Во время наступления на Крымскую Г. К. Жуков и сопровождавшие его люди находились на НП командующего 56-й армией А. А. Гречко. Шла наша артиллерийская подготовка. Противник огрызался, и поблизости там и сям рвались с резким характерным звуком осколочные снаряды. Рваные куски металла пели не так уж высоко над головами тех, кто разместился в траншее. Георгий Константинович невозмутимо сидел на табурете рядом с командармом и в стереотрубу наблюдал за полем боя. Он задавал А. А. Гречко вопросы, спокойно выслушивал доклады, и никаких эмоций не отражалось на их лицах. Маршал несколько оживился лишь тогда, когда принесли термос с чаем.
Довелось мне быть с ним и на 2-м Белорусском фронте, когда готовилась операция "Багратион". Он приезжал к нам с командного пункта К. К, Рокоссовского, соседа слева, для контроля хода подготовки к операции в армиях главного направления. Маршал сначала заслушал решения командармов, проверяя их по картам, а затем отправился на НП соединений первого эшелона. В дивизии, получившей наиболее ответственную задачу, он добрался до наблюдательного пункта полка. Не доезжая метров ста пятидесяти до места полкового НП, все мы спешились. Г. К. Жуков потребовал от нас соблюдения полной маскировки и загнал всех в ход сообщения. Сам же шагал поверху, рассматривал местность, чтобы лично убедиться в правильности нашего выбора направления главного удара, удостовериться в целесообразности решения многих других вопросов предстоящей операции. На этом НП, как и на всех других, на расстоянии действительного огня противника он работал - заслушивал доклады командиров, давал указания и не проявлял никаких иных переживаний, кроме рабочих. Командир дивизии на одном из опасных переходов пытался предупредить маршала и сказал, где лучше остановиться, чтобы не быть под огнем. Маршал невозмутимо бросил ему в ответ: "В ваших советах не нуждаюсь". И пошел дальше.
Так в условиях опасности работали К. Е. Ворошилов и Г. К. Жуков, одинаково, пожалуй, мужественные и храбрые. Один - возбуждался, другой оставался спокойным и сохранял обычную суровость, безразлично, если можно так сказать, относился к угрозе его жизни. Могу взять на себя смелость заявить, что в период опасности они могли принимать не только вполне обоснованные, а, я бы сказал, лучшие решения.
Ученые и другие творческие работники, как правило, сами создают себе условия для труда и, конечно, делают это так, чтобы содействовать себе, помочь, облегчить свой труд. Полководец же таких условий создать не может, их диктует ему сложившаяся обстановка, он вынужден к ней приспосабливаться. Больше того, противник стремится всеми мерами помешать, подавить полководца морально и физически. К тому же для ученого элемент времени хотя и важен, но чаще всего не имеет решающего значения. Он в состоянии приспособить свое дело к той реально существующей скорости мышления, которую природа отпустила человеку. В работе полководца и военачальника этот естественный мыслительный порог особенно чувствителен. Здесь время действует как дамоклов меч и заставляет работать всегда стремительно и с крайним напряжением сил. Выше я пытался показать, какое значение имеет для полководца время. Упустил его проиграл бой и даже операцию.
