Сергей Васильев - Александр Башлачёв: исследования творчества
Морфологически оба персонажа характеризуются через глагольные формы. Ключевым словом здесь становится глагол «гулять». Действие, обозначаемое им, в контексте обоих стихотворений приобретает почти ритуальный характер (у Башлачёва слова «душа гуляет» в качестве рефрена повторяются несколько раз). Кинчев вслед за Башлачёвым использует простые синтаксические конструкции «подлежащее + сказуемое». (Ср. у Башлачёва «ходил Ванюша», «душа гуляет»; у Кинчева «гуляет Емеля»). В обоих произведениях присутствует мотив гибели героя. В песне Башлачёва гибель состоялась («Гулял Ванюха… // Ходил Ванюха, да весь и вышел»), а в песне Кинчева гибель только предчувствуется (стихотворение «Емеля» предшествует на альбоме песне «Чую гибель» и связано с ней на сюжетно-композиционном уровне).
Вообще, в песнях Кинчева нередко слышны отголоски башлачёвского художественного наследия. Лидер «Алисы» охотно обращается к темам и мотивам, которые ранее разрабатывал Башлачёв. Так, например, блокаду Ленинграда Кинчев вслед за Башлачёвым изображает как кровожадное существо, которое пожирает все живое (Башлачёв: «слизнула языком», Кинчев: «чавкала»).
А. Башлачёв
Петербургская свадьба
…и мы с тобой хлебнули
За совесть и за страх. За всех. За тех, кого
Слизнула языком шершавая блокада.
За тех, кто не успел проститься, уходя.
К. Кинчев
Шабаш
Да ныли-скалились
Собаки-нелюди,
Да чавкала
Зима-блокадница.
Так погреба сырые
На свет-волю Отпускали весну [101].
Башлачёвская оппозиция «замок/сортир», которая присутствует в песне «Черные дыры» как антитеза высокого и низкого, трансформируется у К. Кинчева в оппозицию «храм/сортир» в песне «Стерх» и «музы/сортир» в песне «Все это рок-н-ролл».
А. Башлачёв
Черные дыры
Мы строили замок, а выстроили сортир.
К. Кинчев
Стерх
Где сортир почитают за храм, — там иду я.
Все это рок-н-ролл
Где музы облюбовали сортиры,
А боги живут в зеркалах.
Альбом «Шабаш» лидер «Алисы» позиционировал как своего рода «отпевание» Башлачёва, дань памяти другу и единомышленнику[102]. Ключевой образ заглавной песни, вынесенный в название пластинки, также позаимствован у череповецкого коллеги. Два предложения из башлачёвской песни «Имя Имен» дали импульс для синтаксического построения довольно большого фрагмента кинчевской песни «Шабаш».
А. Башлачёв
Имя Имен
Шабаш! Всей гурьбою на башню!
К. Кинчев
Шабаш
Шабаш! Солнце с рассвета в седле,
Кони храпят да жрут удила.
Шабаш! Пламя таится в угле.
Небу — костры, ветру — зола!
Объемистый фрагмент текста Кинчева мы приводим здесь частично, однако уже эти четыре строки позволяют говорить о сознательном цитировании. У Башлачёва в приведенном отрывке присутствует звуковая игра, основанная на созвучии слов «шабаш — башня». Кажется, Кинчев вслед за адресатом своего альбома продолжает эту игру. Возможно, в названии альбома «Шабаш» и одноименной песни присутствует анаграмма. В обиходе русского рока 80-х годов за А. Башлачёвым закрепилось прозвище СашБаш, что, по всей вероятности, К. Кинчев обыгрывает на фонетическом уровне («Шабаш» — СашБаш — созвучие очевидно).
Лидер питерской группы «Зимовье зверей» Константин Арбенин, создавая песню «Свидетели», похоже, в качестве эстетического образца мыслил произведение Башлачёва «Влажный блеск наших глаз». Подобно Башлачёву, Арбенин воссоздает сюжетную ситуацию любовного свидания в условиях многоквартирного дома с плохой звукоизоляцией и бдительными соседями.
А. Башлачёв
Влажный блеск наших глаз
Влажный блеск наших глаз
Все соседи ненавидят нас
А нам на них наплевать,
У тебя есть я, а у меня — диван-кровать.
<…>
Остаемся одни,
Поспешно гасим огни
И никогда не скучаем.
И пусть сосед извинит
За то, что всю ночь звенит
Ложечка в чашечке чая.
К. Арбенин
Свидетели
Там, на том конце Вселенной,
Напрягают слух соседи,
Их смешная добродетель
Заставляет быть на взводе [103].
Поэтизируя интимную близость, оба автора возвышают влюбленных героев, изображают земные утехи как нечто одухотворенное, поднимают на недосягаемую романтическую высоту. У Башлачёва эта высота имеет абстрактно-романтический характер («Мы можем заняться любовью на одной из белых крыш. // А если встать в полный рост, // То можно это сделать на одной из звезд» (Вспомним цоевское «И способен дотянуться до звезд»)). У Арбенина романтизация любовной идиллии приобретает литературную мотивировку («И назло всем командорам // И шагам их запредельным, // Я зажгу в своей ладони // Сердца крошечную спичку» — очевидны отсылки к «вечному» образу Дон Жуана и к образу Данко из раннего романтического рассказа М. Горького «Старуха Изергиль»), и даже доходит до дерзости бросить вызов Всевышнему («Но на нашем минном поле // Даже Бог нам не свидетель»).
В обеих песнях любовные отношения героев предстают как особый идеальный мир, который противостоит нелепой окружающей действительности. Мотив соединения мужчины и женщины вполне традиционно трактуется как восстановление гармонии мироздания.
Башлачёв создает в своих произведениях особое романтическое пространство, противопоставленное суете окружающего мира. В этом пространстве есть идеальная сторона («ясная звезда») и земная («диван-кровать»). Обе стороны одинаково значимы, неразрывно связаны между собой и подчеркивают состоятельность, полноценность мира лирического героя. Таким образом, это индивидуальное пространство становится достойной альтернативой пространству общепринятому. В творчестве продолжателей башлачёвской традиции этот романтический мир также оказывается значимым во всех его проявлениях (от высоких мечтаний до интимных отношений с любимым человеком) и позволяет лирическому герою комфортно чувствовать себя за пределами повседневности, в своей собственной альтернативной действительности.
