Феликс Кандель - Врата исхода нашего (девять страниц истории)
Мы прощались с Идой у подъезда ее дома в Москве, я обретал свободу и рвал последние путы, которые связывали меня с «самыми гуманными», «самыми демократическими» порядками, а Ида оставалась там, вдали от родных, от тех, что были обязаны ей своим счастьем, а порой и самой жизнью…»
«…Я выхожу, смотрю — женщина.
— Ида? — говорю.
Она говорит:
— Да, Ида.
Я очень обрадовался, что меня встречают, и сразу она сказала:
— Мы сейчас же пойдем в ресторан. Тебя надо накормить.
Я говорю:
— Нет, Ида. Мне надо сперва купить ботинки, потому что не в чем идти…
Купил я себе ботинки, и пошли мы с ней в ресторан. Я был небритый, лысый, замученный, — прямо с этапа, — в рваном пиджаке, в простых мятых брюках. Правда, в новых ботинках… Вообще-то был очень странный вид, и она сомневалась, пустят ли нас и ресторан.
Она говорила:
— Сейчас мы с тобой поедим. Если нас, конечно, пропустят…
Я говорил:
— С такой женщиной, как вы, обязательно пропустят…
Мы сели за стол…
Сели мы за стол в ресторане, и она взяла мне рыбу. Сказала, что пить я не должен, потому что вечером Пудетпроверка.
— Тебя сразу отправят назад, в лагерь, — сказала она. — Пить мы не будем. Мы должны поесть.
Она взяла мне рыбу, но я на нее даже не смотрел. Я только вышел из лагеря, почти на свободу, я не смотрел на эту рыбу, я говорил, говорил, говорил…
Она мне:
— Ты ешь. Ты поешь сначала…
После этого я ел. И опять говорил. Рыба была очень вкусная, я хвалил рыбу, и было очень хорошо в ресторане…
Потом, после ресторана, мы сели в автобус и поехали ко мне в общежитие. Она сидела сзади, я сидел спереди. Да, я сидел спереди, я обернулся и с ней разговаривал. Я говорил, по-моему, так громко, что было слышно на весь автобус. Мне было абсолютно на всех плевать. Это было такое… Ну, я вышел на свободу. Мне все были безразличны.
Она просила:
— Слушай, ты давай немножко потише.
А я говорил, говорил, говорил… Я рассказывал ей. Я рассказывал ей про лагерь. Задавал вопросы. Она меня спрашивала. Она слушала. Она просила:
— Говори. Мне очень нравится, как ты говоришь. Я хочу слушать еще…
Потом мы приехали в химгородок…
В химгородке живет три тысячи зеков. Три тысячи, может, даже шесть. Я думаю, что три — наверняка… Мы подошли к общежитию, и Ида сказала:
— Вот и все. Я поеду в Москву, а ты пиши регулярно, звони, я тоже буду звонить.
Она меня проводила до дверей, и так мы с ней расстались в первый раз…»
«Я не собираюсь хаять Россию, я не собираюсь хаять русский народ. Я родилась в России, прожила сорок лет, и от меня нельзя отделить ни мое детство, ни юность, ни зрелость. Я родилась и выросла здесь, я частица этой земли. Но я частица и другой земли, которая является мечтой моего народа — древнего, мудрого, неистового, с мученической судьбой.
Я не буду описывать, как нас травили, жгли, искореняли. Я хочу рассказать о другом, о том, как сейчас, подняв свою голову, мой народ медленно, но верно встает в ряд других народов мира. Нас еще не все хотят признавать, нас еще не все рады видеть в ряду равных, но мы поднимемся, несмотря ни на что. Ибо у нас нет иного пути.
Со всех стран мира евреи собираются на свою Родину, в свой дом. Раньше я говорила, что нет силы, которая могла бы сдержать наше движение. Но теперь, выстрадав много за годы ожидания, я уже не говорю этих слов. Есть сила, и выстоять против нее иногда выше человеческих возможностей. Вот уже четыре года я прошу визу!
Меня сажали в тюрьму, били, травили, как зверя на охоте, но визу мне не давали. Я не знаю, какой глубокий смысл заложен в действиях моих мучителей — может быть, это и есть их гуманность, может быть, это и есть их добро. Мне трудно быть объективной, ибо у меня есть мечта, расстаться с которой я не вижу причин…
Я надеюсь, что из моих слов вам понятна боль и страдания моей души. Я надеюсь, что вы откликнетесь желанием помочь мне…»
1.7.75. Москва. Ида Нудель.
«…Она мне очень многим помогала. Очень!
Она заставила меня заниматься английским. Полтора месяца я занимался с преподавателем, и она присылала мне деньги на это.
Присылала передачи регулярно. Присылала разные вещи. Вот этот магнитофон, например, И книги по истории еврейского народа, по еврейской культуре — нес это она мне присылала…
Однажды у меня возникло подозрение, что меня травили…
Они отправили меня в тюремную больницу и держали там десять дней неизвестно по какой причине. Я позвонил Иде, сказал, что плохо себя чувствую, что, по-моему, меня отравили.
Она приехала через два дня. Со своим врачом. Они привезли с собой всякие препараты, чтобы брать анализы и проверить все самим. Врач тут же меня обследовал и решил, что все в порядке.
Достаточно было мне сказать: «возможно, меня отравили», — как она примчалась из Москвы с врачом… Кто я для нее? Почему я? Она говорила: «Ты самый молодой среди моих «уголовничков».
Я был самый молодой…
Но важнее всего — это одно дело. Она вытащила меня из одной ситуации, когда я уже был уверен, что пропал.
Я шел в общежитие с портфелем, и меня попросили его открыть, показать, что там есть. Перед этим я только что получил письмо. Письмо от друга из лагеря, которое еще не распечатал.
Я открыл портфель…
Он достает письмо, этот милиционер, разрывает конверт и начинает читать. Пока я был в лагере, они имели право читать мои письма. Тут это уже запрещалось.
Я сказал, что рассматриваю его действия как противозаконные.
Тогда он повел меня к начальнику.
Я и начальнику сказал, что действия эти — противозаконны.
Тут он меня понес:
— Жид! Жидовская морда! Все вы такие, евреи, сволочи!
Первый раз я столкнулся с прямым антисемитизмом. Раньше у меня такого не было…
— Жид! Жиды! Жидовские морды!..
И матом. Сплошным матом…
Майор. Тогда он был майор. После того, как он меня обругал, ему дали подполковника. Буквально через неделю. Не знаю, какая уж тут связь…
Короче, после этого меня посадили.
Меня обвинили в том, что я отказался показать портфель. И еще в том, что грубил, хамил, дергал «ментов» за рукав.
Я вел себя абсолютно спокойно. Я говорил только, что они антисемиты. Им это не нравилось, — может, они не знают, что такое антисемит? — и в ответ они обзывали меня жидом.
Они меня посадили, держали двое с половиной суток, потом повели на суд. Судьи выслушали что и как, сказали, что я невиновен. Только выписали двадцать рублей штрафа и отпустили.
