Маргерит Юрсенар - Блаженной памяти
Обязанности г-жи Матильды, не считая физиологической работы, которая протекает у нее внутри, еще более разнообразны. Она редко спускается в темную кухню, ступеньки которой опасны для женщины, которая так часто беременеет, но она «сочиняет» меню и проверяет «счета» кухарки; она составляет букеты; от нее зависит, каких слуг нанять и каких рассчитать — впрочем, слуг стараются выпроваживать как можно реже; она вечно озабочена тем, что у детей болят зубы и животы, и как по возможности утаить от отца их страшные маленькие преступления. По счастью эта пчелиная матка нашла себе замечательную помощницу. Молодая фрейлейн, которую наняли гувернанткой для девочек, проявила недюжинные способности домоправительницы; к тому же она замечательно искусно делает из масла тонкие раковины, которые на листьях выкладывают на блюдо, а во время званых обедов складывает салфетки в форме митры, что каждый раз вызывает добродушные шутки Его Священства, когда он разворачивает свою салфетку за трапезой после очередной конфирмации. Есть еще портниха, которая приезжает со своими картонками из Намюра. Сколько усилий надо потратить, чтобы подобрать нужный оттенок ткани! А потом начинаются взволнованные споры о том, не получилось ли платье слишком уж нарядным.
В Сюарле относительно редко принимают гостей. К достоинствам этого степенного круга можно отнести то, что здесь почти совсем не склонны к социальному и светскому карьеризму. Мысль о том, чтобы войти в узкий круг приближенных к принцу де С. или к герцогу де А., которых приглашают к себе или которым наносят визит по большим праздникам, показалась бы Артуру и Матильде столь же нелепой, как мысль пригласить к обеду садовника. Почти такое же равнодушие (скоро ему придет конец) пока еще царит в делах; Артур копит деньги, но не станет пускаться в рискованные спекуляции; свирепые страсти разгораются лишь тогда, когда речь идет о приобретении земли. По самое большое значение здесь придают семейным связям. Каждого дядю, двоюродного деда, свояка, сводного брата, зятя знают, его навещают и почитают ровно в такой мере, какую предписывает степень родства, и точно так же в положенных пределах, но не более и не менее, по нему будут в свое время скорбеть. Если у одного из членов семейного клана обнаружится какой-нибудь изъян, болезнь, которая могла бы зародить сомнения насчет здоровья его родственников и тем самым помешать намеченному браку, если он совершит промах или у него окажется какой-нибудь порок, общая реакция — обойти это молчанием или отрицать, если такое умолчание и отрицание возможны; если все же разразится скандал, от упомянутого индивидуума отвернутся, он вдруг как бы перестанет существовать. Такой же линии поведения придерживаются в отношении «связи» или глупого брака, который, если он чересчур уж глуп, повергает в небытие того или ту, кто его заключил. Семейные визиты заменяют Матильде увеселительные прогулки, в которых она не может участвовать. Иногда она подолгу живет у своих добрых родителей; так было, во всяком случае, когда родилась первая Жанна, умершая в младенчестве, так что, по-видимому, ту зиму семья провела в Монсе. На большие облавы мужчины съезжаются в пышных каретах.
В гостиных и столовых, которые они посещают, все знакомо, все учтено: каждый предмет меблировки, каждый из портретов общих предков, каждый гость за столом и фирменное блюдо каждой кухарки. Неистощимой темой разговоров служат гастрит тети Амели, очередная беременность Матильды, неожиданный брак единокровного брата Артура с его ирландкой. Впрочем, все так хорошо воспитаны и так осторожны, что злословят мало даже в своем кругу: услышав какую-нибудь сплетню, высказывают сомнение в подлинности слуха и выражают при этом сдержанное сочувствие или оскорбленное удивление, только таким образом изредка выдавая затаенную неприязнь или обиду. Эти люди, которые считаются родством до шестого колена, в глазах друг друга разнятся лишь какими-нибудь невинными маниями и чисто внешними особенностями: дядя такой-то любит сладкое, у кузины такой-то красивый голос. Дальше этого дело не идет: чувственный темперамент, если он кому-то присущ, несогласие с принятыми в их кругу обычаями и мнениями, если кто-нибудь чувствует такое несогласие, скрываются так же тщательно, как в наши дни инакомыслие в тоталитарном государстве; независимость суждений не в моде. Согласие царит во всем: распри возникают, только когда речь заходит о дележе наследства или о правах на охоту.
Понятно, что от этой среды веет запахом застоя, хотя эти люди живут жизнью не худшей, чем другие, и даже в чем-то более осмысленной, чем наша. Эти правящие классы, которые уже вовсе не правят, все более перестают быть просвещенными классами или считать себя таковыми. Художник — для них понятие презрительное. В витражах или в церковных картинах Артур разбирается хуже, чем самый ничтожный еврей-антиквар или искусствовед-англиканец. «Полночь, христиане» — самая красивая часть ночного бдения. Из Мюссе помнят только что-то про «улыбку гнусную» Вольтера. Виктор Гюго — опасный революционер, злоупотребляющий бельгийским гостеприимством: если его слегка побили камнями на площади Баррикад в Брюсселе, пусть пеняет на себя. Странно, что старый друг губернатора Труа, кипучий Жандебьен42, бывший когда-то членом временного правительства, приглашает к себе французских изгнанников, чьи источники существования и принципы не совсем ясны. После каждого визита в Акоз Артур с некоторым раздражением отмечает радикализм юного кузена Фернана и даже либерализм на розовой воде кузена Октава. Тетя Ирене напрасно потакает двум своим сыновьям, пригласив изгнанника-француза Банселя43 прочесть литературную лекцию — хорошо хоть она оговорила, что лекция будет посвящена Боссюэ.
Общественное сознание, еще живое в некоторых представителях этой среды в предыдущем поколении, очень быстро притупилось: в их глазах государство — враг семейного достояния. Милосердие — добродетель, которую посмертная хвала приписывает всем без исключения, что само по себе уже подозрительно. На самом деле счастливые времена христианского милосердия в этих кругах давно миновали — заботиться о заключенных (кстати, нечего с ними слишком миндальничать), о найденышах и сумасшедших отныне должны общественные институты, на которые возложили эту обязанность, не слишком интересуясь, как они ее выполняют. Красный Крест, который пытается создать идеалистическая Швейцария, — новшество, пока еще вызывающее подозрение хотя бы потому, что оно исходит от протестантов: понадобится война 1914 года, чтобы маленькая внучка г-жи Матильды, которой еще предстоит родиться, посвятила ему часть своей жизни. Оба супруга в строго отмеренных рамках участвуют в католических пожертвованиях, но если бы Матильда вышла за пределы суммы, которую ей выделяет на местное филантропическое общество ее Артур, ей не преминули бы напомнить, с чего начинается разумное милосердие, и ей пришлось бы с этим согласиться. В холодные зимы праведным беднякам раздают дрова и одеяла; неправедные не получают ничего. Всех потрясают катастрофы, случающиеся в шахтах, но Артур и не думает использовать влияние, какое ему дает его часть учредительного капитала, чтобы увеличить скудную пенсию семьям пострадавших и обеспечить хотя бы самую примитивную безопасность труда: это дело директоров компаний, которые прежде всего обязаны думать о том, как приумножить состояние своих акционеров. Некий весьма подозрительный тип, француз, поэмы которого были осуждены за оскорбление нравов, с ужасом описал скворцов с выколотыми глазами — как испускают трели эти слепцы, сидящие в клетках почти во всех бельгийских лавках и на задних дворах. Если кухарка из Сюарле, что очень вероятно, держит у себя на подоконнике в кухне такого рода клетку, г-жа Матильда, при всем своем добром сердце, вряд ли против этого возражает — такова гнусная сила привычки.
