Андрей Тарковский - Сталкер. Литературная запись кинофильма
– Кто такой «Сталкер»?
– Это проводник. Он ввел людей в Зону - это место, которое осталось от посещения людей представителями внеземной цивилизации.
– А Кайдановский был счастливым?
– В каком-то смысле - да. Счастливым в том, что он не знал, что такое скука. Был любопытен к жизни, искусству. Он ставил самые высокие планки. В советские времена, если ставили Сафронова, самые продвинутые - Шукшина, то он ставил Шекспира, Пушкина. Очень многое успел в своей жизни. Снялся в 54 фильмах.
Саша больше был счастливым во внутреннем мире, чем во внешнем. Он был очень сильный, а внутри - очень ранимый. Но это было запрятано, и это вытащил только Тарковский.
– Пил?
– Не сильно. Не так, как Высоцкий или Даль. В любой момент мог остановиться. Работать с ним было легко, потому что он был ясным человеком. Саша был очень свободным человеком. Он ушел из Театра имени Вахтангова, из МХАТа сам. Ему не давали ролей, и он уходил.
Перед концом его жизни его начали издавать, и у него начала складываться другая карьера. Он был очень интеллектуальным человеком, а актеру это вредно. Это мешает.
В конце жизни Кайдановского стали снимать. Он снялся в Польше, во Франции, Венгрии, в Испании в фильме «Дыхание дьявола». В этом фильме играл глухонемого пастуха, у которого очень красивая жена и на его жену положил глаз синьор. Она его отвергла. И он начинает мстить. А последнее, что он должен был играть, но не успел из-за смерти - «Нострадамуса», ему за эту роль предлагали гонорар 800 тысяч долларов, как звезде мирового класса.
Тарковский считался прозападным человеком, на самом деле это было не так. Он по манере был западным режиссером, но что касается внутреннего самоощущения, был истинно русским, православным человеком. «Два главных вопроса у человека, - говорил Тарковский,- как договориться с Богом и со своей совестью».
Кайдановский
Видение жизни Кайдановского совпадало с видением жизни Тарковского и Параджанова. Параджанов любил картины Тарковского. Однажды Параджанов лежал в московской больнице , и, когда его выписали, он приехал к Кайдановскому со всей своей свитой.
Параджанову понравилась комната в коммуналке, он ее долго разглядывал и восторгался лепными ангелами на потолке. И он сказал Кайдановскому: "В этой комнате ты должен умереть".
Сергей Соловьев вспоминал: "В конце жизни к нему пришло международное признание - его пригласили в жюри Каннского кинофестиваля. На этом фестивале Никита Михалков показывал свой фильм "Утомленные солнцем". А Тарантино составлял ему конкуренцию.
Саша был членом жюри. От Сашиных оценок чрезвычайно многое зависело. Это понял и Никита. На премьере я сам видел, какой грандиозный успех картина имела у избалованной каннской публики. Овация длилась минут двадцать. Никто из нас, естественно, не спрашивал у Саши, за кого он голосовал. И он на эту тему ничего не говорил. В последний вечер он пришел после заседания жюри. Мы сидели в уличном ресторане. Саша очень тихий, очень красивый, в смокинге и белоснежной рубашке, подсел рядом. Решение жюри уже было объявлено. Некоторое время мы молчали.
"Золотую пальмовую ветвь" получил Тарантино...
...Потом мне было странно узнать, что Саша якобы чем-то болен. Я никак не мог воспринять этих известий серьезно. Наверное, в силу особенности наших веселых отношений. Думаю, со всеми другими они были менее веселыми. Может, поэтому до меня так и не доходило, насколько он болен. Сначала я услышал от Саши про обморок на лестнице, про его, почти "как в немом кино", падении с лестницы кубарем. Я внутренне улыбнулся. Через некоторое время Юра Клименко сказал:
- Знаешь, у Каина инфаркт.
- Как инфаркт, не может быть!
- Но вроде ничего, обошлось... Его хорошо лечат...
Прошло еще какое-то время... Тот же Юра мне сказал:
- Знаешь, у Каина второй инфаркт. Но его хорошо лечат...
С Сашей мы никогда не говорили о его болезнях. Однажды днем в воскресенье, часов в 12 дня, меня вдруг сморило. Я лег спать, сказал маме:
- Ни за что не зови меня к телефону. Кто бы ни звонил - не зови, и все.
Около часу раздался звонок, я расслышал сквозь сон, и, не проснувшись, почему-то понял, что это ужасный звонок ко мне.
- Мама! - Я все пытался отвертеться от судьбы. - Просил же тебя не звать меня к телефону ни по какому поводу.
- Но там сказали, - возразила она, - чтобы ты обязательно подошел.
Делать было нечего. Я это понимал. Не помню уже, кто звонил. Сказали:
- Приезжайте срочно. Час назад Саша умер.
Я ничего не мог вымолвить. Через несколько минут вошел в комнату, где миллион раз был прежде. Лежала развороченная постель, похрустывало под башмаками почему-то валявшееся на полу битое стекло.
До тех пор, пока ждали карету "скорой помощи", в холодных ногах его лежал кот Носферату, а теперь он сиротливо жался в углу..."
Спустя время вдова Кайдановского Инна Пиварс сделала надгробие в виде креста. Собрались осенью.
Пока священник служил панихиду, шел снег. И вдруг опять стало тихо, только снег на волосах у друзей и могила в цветах и в снегу. Юра Норштейн достал водку, стаканчики, выпили, разошлись... Только знак этот от Саши в виде снега... в душах и на фотографиях остался...
Через год после Сашиной смерти Евгений Цымбал купил журнал "Киносценарии". И прочел там сценарий Кайдановского про белого слона. Читал поздно ночью...
"В этот момент лампочка вспыхнула ослепительно ярко, колба оторвалась от цоколя и со страшным грохотом разлетелась на куски. В сомкнувшейся темноте догорали две темно-красные проволочки. Откуда-то донесся ехидный знакомый смех". Он понял: Саша наблюдает за нами оттуда.
Тарковский (послесловие Аркадия Стругацкого).
...3 января 1980 года мы с Тарковским выступали перед представителями кинопроката. Выступил Тарковский, объяснил фильм, ответил на вопросы. Прокатчики отнеслись скептически.
На четверть миллиарда советских зрителей кинопрокат выпустил 196 экземпляров фильма. На всю Москву выделили три копии. Но за первые два месяца "Сталкер" посмотрели два миллиона зрителей.
...Однажды Тарковский вызвал дух Пастернака и спросил, сколько он снимет фильмов.
Ответ был - "семь".
Он семь и снял.
В последнем своем фильме "Жертвоприношение", покинув СССР, Тарковский возвел себя на Голгофу. На гору он поднялся сам. После этого ему ничего не оставалось как умереть.
Однажды, еще в московской компании, Тарковскому предложили ответить на вопрос, кто такой гений. Раздали листочки, расчерченные на четыре части, в каждой из которых надо было что-то зачеркнуть.
