Всеволод Кочетов - Предместье
- Жена? - ответил он, помолчав. - Есть жена.
- Я и не сомневаюсь, что она у тебя есть. А вот где она, где? Вот о чем я спрашиваю.
- Она?.. На Урале. Где же еще! Со школой вместе.
Маргарита Николаевна вздохнула и усмехнулась:
- Какие вы все заботливые! Кого ни спроси теперь, где его жена, отвечают: эвакуирована - и довольны, а чем? Скажите, пожалуйста, какая доблесть! И вас всех, и их я совершенно не понимаю. Как можно было бежать, оставив на неизвестность - ну не будем говорить громких слов: любимого, - а просто близкого человека? - Она недоуменно пожала плечами. - И как вы, которые так много говорите о долге, первое, что сделали, - поспешили отправить своих жен в безопасные места. Без любви вы живете все, и все вы мелкие людишки. Вот что!
Резко встав, Маргарита Николаевна оскользнулась и чуть было не упала в воду, но Цымбал успел ее подхватить. Стараясь удержаться вместе с нею на камне, он невольно прижал ее к себе, тонкую, худую, вырывающуюся.
Потом она прошла по берегу несколько шагов, и из темноты Цымбал услышал ее голос:
- Виктор, ты, пожалуйста, не думай. Той, которая на Урале, я зла не желаю. Нисколько не желаю. Дай бог, чтобы она была всегда счастлива.
4
Долинину тоже, конечно, было известно, что немцы не оставили мысли о новом штурме Ленинграда. В кругу Преснякова, Терентьева, а иной раз и полковника Лукомцева, нет-нет да и навещавшего теперь долининский подвальчик, секретарь райкома нередко сиживал над картой. "Сражение возможно, - рассуждали они тут, - но успеха немцы не добьются. Только изведут свою живую силу, сколько бы они ее ни подбрасывали".
А что противник подводит к Ленинграду новые войска - в этом сомнения не было. На некоторых участках фронта у него появились горноегерские бригады, какие-то ударные части из Крыма; пришла "Голубая дивизия" испанцев; под Урицком разведчики захватили "языков" из квислинговского легиона; пленные рассказывали, что в Красное Село среди лета приезжал сам Квислинг и держал перед соотечественниками речь. Повод для речи был тот, что легионеры, дескать, выражают недовольство немцами: плохо кормят и мало платят.
Преснякова, который рассказывал об этом, перебил Терентьев:
- Полное скопление языцей. Передерутся. Не будет у них ладу.
- Такой надеждой льстить себя не следует, - заметил Лукомцев. Скопление языцей, как вы говорите, это верно. Но нельзя же забывать, что под Ленинградом в основном-то собраны лучшие немецкие войска.
- Что ж, товарищ полковник, - Терентьев нахохлился, - не хотите ли вы сказать, что они могут затеять что-нибудь решительное?
- Как понимать это - "решительное", - несколько подумав ответил Лукомцеа, - Они очень решительно наступали на Ленинград и минувшей осенью. Но в решении вопроса о Ленинграде не только они, а и мы с вами, к великому их огорчению, принимали, принимаем и будем принимать участие. Однако быть готовым надо
ко всему.
- Эх, пропадут наши с тобой огороды, Яков Филиппович!
сказал Терентьев. - Зря мы тут старались: сажали, сеяли.
- Ну, до огородов-то постараемся немца не допустить, - ответил ему Лукомцев с улыбкой. - А сами мы, солдаты-ленинградцы, народ аккуратный, цену морковке знаем, побережем ее. Начальник штаба у нас в дивизии утверждает, что в данной обстановке овощи приравниваются к боеприпасам. Мы ведь токе огороды развели. Кстати, как мои орлы - помогли вам с ремонтом?
- Хорошо работали, - сказал Долинин. - Ремонт тракторов провели вполне прилично. Только вот недавно немец скова несколько машин повредил. Почему-то усиленно стал бить по колхозу.
- Потому что и он расценивает овощи как боеприпасы! - Лукомцев многозначительно поднял указательный палец. - Вы там, в колхозе, замаскируйте все, что возможно. Не поля, конечно, а тракторы. Не держите их на открытом месте. Вышки все снесите. Немец видит их.
Терентьев принялся ругать равнину, которая просматривалась гитлеровцами из края в край.
- В лесу бы воевать, - сказал он мечтательно. - Хорошо там, тихо.
- А главное - тетерева!..
Долинин подмигнул.
- Какие летом тетерева? - Терентьев только руками развел. - И не напоминай мне о них, не сбивай с пути, Яков Филиппович. Дал слово, и точка!
Лукомцев рассматривал карту, разостланную на столе, поглаживал ладонью бритую голову.
- Да, - сказал он, - будем еще драться и в лесу. Однако ехать мне пора, засиделся. - Он дружески попрощался со всеми и, уже выходя, добавил: - А знаешь, Яков Филиппович, Черпачепко планчик-то твой все-таки поддерживает. Кое-что из него он присвоил и разрабатывает. Не обижаешься в смысле лавров?
- Обижаться не обижаюсь, - ответил Долинин, - но, если веночек получите, пришлите пару листиков!
- Каких листиков? - полюбопытствовал Терентьев.
- Обыкновенных, лавровых, с помощью которых когда-то чествовали героев, - объяснил ему Долинин.
- А на кой нам чужие? У меня их своих двести граммов, Яков Филиппович, - отозвался из-за перегородки Ползунков.
- Да что ты! - не удержался от смеха Пресняков. - Полфунта лавров! И в Древнем Риме позавидовали бы тебе, Алешка!
- Не смейтесь, товарищ начальник. С Яковом Филипповичем и на месяц этого не хватит. Ему во все сыпь перец, лавровый лист. Был бы уксус - давай и его.
- Свирепый, значит, мужчина!
- Не без этого!
Едва проводили Лукомцева до ворот, где его ожидала машина, едва возвратились в подвал, как шумно звякнули стаканы на столе, а за перегородкой сорвалась с гвоздя сковородка. Весь дом вздрогнул.
- Опять! - сказал Терентьев встревоженно. - Палят. А в каждом доме, поди, огонь на кухнях развели. Побегу...
Но немец бил не по поселку, а, как и несколько дней назад, снова по колхозу. Это был короткий и сосредоточенный огневой налет. В воздухе, вихляя между разрывами зенитных гранат, ходил корректировщик - "горбач".
Через несколько минут все стихло.
Тогда зазвонил телефон. Долинин услышал в трубке испуганный голос Леонида Андреича.
- Товарищ секретарь! - Юный бригадир, должно быть, впервые разговаривал по телефону, только несколько дней назад проведенному в правление колхоза. - Все машины разбиты. Все покалечено. Директор убит.
Вместе с Пресняковым и Терентьевым, который уже был на берегу, Долинин бросился к лодкам. Пожарники что есть сил наваливались на весла, за кормой двумя рядами крутились воронки, лодка скрипела и шла рывками. Пристали не к мосткам, а прямо уткнулись носом в песок.
На поляне, перед инвентарным сараем, где еще полчаса назад были выстроены почти окончательно готовые к пахоте под озимые тракторы, Долинин увидел полный разгром. Машины были разбросаны, опрокинуты, измяты, пробиты осколками. Они напоминали тот военный лом, какой Долинин встречал на дорогах, будучи среди партизан за линией фронта. Но машины - ладно. А что с людьми?
