Теодор Гладков - И я ему не могу не верить…
Отличительной чертой Артура Христиановича была исключительная скромность, даже иногда (в обществе неслужебном) какая-то стеснительность. Любил петь. У него был сильный драматический тенор, с этаким металлическим оттенком. Он часто пел дома, в кругу близких друзей, рассказывали, что даже выступал как-то в клубе на вечере. Иногда пел и дуэтом. Артузов любил театр, живопись, литературу, особенно поэзию. В юности он и сам писал стихи, большей частью сатирические.
Артузов был очень внимательным к людям, чутким. С большим уважением относился к родителям, ближе был к матери — Августе Августовне. Был хорошим товарищем. В отношениях с товарищами по работе у него было много общего с В. Р. Менжинским. Ф. Э. Дзержинский был для него очень большим авторитетом, но по характеру он сам был чем-то схож именно с Менжинским, в частности мягкостью. Очень уважал Артузов и М. С. Кедрова. Михаил Сергеевич сыграл решающую роль в жизни Артузова в смысле идейной и политической ориентации, об этом он сам писал.
У Артузова было трое детей — сын Камилл и две дочери. Относился он к ним как старший товарищ, просто и уважительно, так же вел себя и с детьми своих товарищей. Свою дачу он шутливо называл «Лиденоры» — в честь дочерей Лиды и Норы.
Артузов умел слушать людей, это свойство никогда не присуще людям, внутренне равнодушным к другим, самоуверенным, чванливым. Он умел располагать к искренней, откровенной беседе. Даже в сугубо официальной обстановке, например когда отдавал приказы или распоряжения, не терпел никакой казенщины и формализма».
* * *Все последующие дни Артузов занимался разработкой новой операции. С Менжинским встречался каждый вечер — высказывал свои соображения, отстаивал их от критического штурма Вячеслава Рудольфовича. Так отшлифовывалась и принималась каждая деталь. От каких-то внешне эффектных и заманчивых комбинаций и ходов пришлось отказаться, вместо них всплывали новые варианты, подчас совершенно неожиданные.
Одну остроумную ловушку Менжинский отверг, к огорчению Артузова, по несколько странному соображению.
— Знаете, Артур Христианович, — сказал Вячеслав Рудольфович, — у англичан есть поговорка: «This is too good to be true», по-русски это означает: «Слишком хорошо, чтобы было правдой». Знаете, когда все идет очень гладко, это уже вызывает подозрение, не бывает так в жизни. Савинков — конспиратор с огромным опытом. К тому же дело Азефа[3] для него тоже не прошло бесследно. Когда он планирует операцию, то обязательно закладывает в нее избыточный запас прочности, на случай, если какие-то частности не сработают. Он по опыту знает, что в долгой войне без поражений и провалов не обойтись. А вы хотите обеспечить ему сладкую жизнь, одни успехи для повышения веса нашего «Синдиката». Савинков этому нипочем не поверит. Поначалу, быть может, обрадуется, что так все хорошо, но через некоторое время заподозрит что-то неладное именно из-за странной легкости, с какой все будет удаваться.
Артузов в подобных случаях не обижался. Он глубоко уважал Вячеслава Рудольфовича за огромные знания, ум, опыт. А потому свое мнение отстаивал в разговорах с ним горячо и упорно, но не упрямо. Если аргументы собеседника оказывались сильнее, умел согласиться с ними. Кстати, точно так же вел он себя не только с начальниками, но и с подчиненными. Вот и в данном случае, признав правоту Менжинского, отказался от «гладкописи», ввел в разработку определенные канавки и кочки, для большего правдоподобия и жизненной убедительности.
Все это, однако, пока касалось лишь общей схемы. В нее предстояло внести множество поправок, дополнений, обусловленных развитием реальных событий и личными качествами конкретных людей. Но без нее, этой намеченной схемы, никак нельзя было обойтись, поскольку она задавала требования, по которым подбирал Артузов исполнителей главных ролей. Артур Христианович изучил десятки савинковских агентов, либо задержанных в последнее время, либо находящихся под наблюдением чекистов. Наконец у него появились основания прийти к Менжинскому с предварительным докладом.
— Кажется, нам удалось тут подобрать один «ключик», который, по моим расчетам, может открыть савинковские двери.
— Кто это? — оживился Менжинский.
— Шешеня…
Об аресте этого человека Менжинский, конечно, уже знал.
Бывший адъютант Савинкова — казачий сотник Леонид Шешеня был послан на связь с ранее заброшенными агентами. Он был родственником, а точнее, свояком Ивана Фомичева — влиятельного представителя Савинкова в Вильно и частично в Варшаве. Арестовали Шешеню при попытке перейти границу. Савинков о его задержании еще ничего не знал. Менжинский живо заинтересовался:
— Показания этот Шешеня дает?
— Дает. Назвал всех агентов, к кому шел. Мы их изъяли. Один представляет интерес.
— Чем?
— Он поселился в Москве около года назад, устроился охранником на железную дорогу. Не исключено, конечно, что законсервирован, но, по-моему, просто ничего не хочет делать. Живет тихонько, и все. Семейный.
— Фамилия?
— Зекунов Михаил Дмитриевич.
— С Шешеней знаком?
— Нет. Они вообще люди разные. Шешеня просто солдат, служака. Савинкову такой нужен только как преданный исполнитель несложных заданий. Привезти, отвезти, проверить. Ну, и стрелять, конечно, умеет. Зекунов интеллигентнее, похоже — и совестливее.
Менжинский слушал внимательно. Его всегда глубоко интересовали не только поступки, но и мотивы, их вызвавшие, характеры людей, оказавшихся в поле зрения ВЧК.
— Что ж, — сказал он после некоторого размышления. — Арест обоих зашифруйте, обеспечьте секретность содержания и приступайте к разработке.
— Хорошо…
— Кого из сотрудников предназначаете на главную роль?
— Предлагаю Андрея Павловича Федорова.
— Чем обосновываете?
— Деловыми качествами. Прекрасное образование — юрист, знает языки. До революции — боевой офицер. С начала гражданской — в Красной Армии. Забрасывался в тыл к белым в качестве военного разведчика, действовал под белогвардейского офицера.
Тверд, решителен, находчив, умеет отстаивать собственное мнение. Это очень важно, если придется столкнуться лично с Савинковым, вы же знаете, как тот подавляет людей… Еще одно соображение. Савинков писал как-то военному министру Франции, что большевистская власть в России может быть свергнута только русскими крестьянами. А Федоров внешне — типичный крепкий и сметливый русский крестьянин. Он уже внешне будет импонировать Савинкову как человек из гущи народа, а не говорун из интеллигенции, каких при нем и своих предостаточно.
