Евгений Пинаев - Арлекин
Советский военно-морской атташе, знавший истинную подоплеку "гостеприимства", предложил выпить за нашу общую победу.
Маскем держался хорошо. Улыбался. Одними губами, которые, как и раньше, были еле заметны. Неприязни не скрывал, но и не выпячивал. Выслушал посла, выслушал атташе, капитана второго ранга, склонил породистую голову с аккуратным пробором и, слегка приподняв бокал, сухо поздравил с наградой "мистера Арлекина". Поздравил сухо, но все-таки с оттенком иронии.
Никто из присутствующих не слышал об Арлекине. Для этого, как говорится, не было повода. Заметив на лицах понятное недоумение, Маскем добавил с оттенком пренебрежения, что "экстравагантность... гм, псевдонима неким образом согласуется с тем фокусом, что имел место на фрегате "Черуэлл", и поистине изумляющей осведомленностью наших славных союзников и братьев по оружию (корректные поклоны присутствующим и самый глубокий послу США и кептену, военно-морскому атташе) С ТОЙ СТОРОНЫ Атлантики о событии на корабле, входящем в состав эскорта, которым командовал ваш покорный слуга".
Намек на что-то нечистое, на какую-то закулисную игру? Можно понимать, как хочешь. Адресовав этот витиеватый и туманный комментарий к награждению русского моряка американцам, адмирал повернулся к русским "собратьям по оружию".
- За вашу удачу, господин Арлекин! - бокал был поднят вторично, Маскем ждал ответного жеста от капитан-лейтенанта, но тот бокала не поднял, а медленно заговорил:
- На крейсере, помнится, вы признали за мной право считаться европейцем. В вашем понимании, естественно. Не знаю, как поступают НАСТОЯЩИЕ европейцы в подобных случаях, но я - славянин и не пью со своим палачом даже за удачу, ибо его удача - мое поражение.
Лицо Маскема, как когда-то на крейсере, покрылось краской, потом стало белым, словно простыня.
- Предлагаю выпить... - Капитан-лейтенант повернулся к американцам: Удача - это случайность. Выпьем за неизбежное и закономерное, за победу над фашизмом любого вида и любой национальности. За нашу свободу!
Атташе, наш атташе, капитан второго ранга, сжал локоть Арлекина: мол, сбавь обороты, сердешный! Кептен, атташе американского посольства, широко улыбаясь, прятал в футляр ополовиненную "гавану", как бы знаменуя этим окончание небольшого дипломатического спектакля.
Да, он близился к финалу. Адмирал Маскем, кроме упомянутой белизны, никак не проявил своего неудовольствия. Разве что подбородок задрал, Рывком. И стал как бы еще прямее и суше. Несколько секунд адмирал стоял совершенно неподвижно, бессмысленно взирая перед собой, затем постепенно розовея и этим возвращая Арлекина к событиям на крейсере, глубоко вздохнул, круто развернулся и зашагал к дверям, сжимая в руке бокал с коктейлем.
Только теперь Арлекин заметил отсутствие американского посла - исчез "под шумок". Но скандал, если случившееся можно назвать скандалом, не получил развития и тем более какого-то резонанса. Адмирал не повышал голоса, Арлекин тоже не кричал, обошлись без жестикуляции, взаимных обвинений и апелляций к окружающим. Маскем ослеп от ненависти и злобы, а капитан-лейтенант довольствовался тем, что не растерялся в непривычной, несколько чопорной обстановке посольского раута и высказал все, что думал, человеку, которого вряд ли увидит, но который должен и знать и помнить, что последнее слово осталось за Арлекином.
...Все-таки за Арлекином!
Посол прощался с гостями, атташе, кептен О'Нил, - с Арлекином, которого, как бы это выразиться, насторожило, что ли, ирландское звучание фамилии американца и его заинтересованное внимание к русскому офицеру. Было бы естественным предположить за этим за всем какую-то подоплеку. Арлекин ждал разъяснений, и они были сделаны в шутливой форме, которая давала понять, что всякое уточнение, любая дотошность в собирании фактов просто неуместны в настоящее время, а сказанное О'Нилом - любезность, которая хотя и приоткрывает "профессиональные тайны", но не врагу, а союзнику, и это одно гарантирует ему защиту от обвинений коллег в разглашении дипломатических секретов.
Словом, О'Нила интересовала проблема конвоев. Интерес имел практическую сторону, чисто внешнюю, где преобладали анализ, сопоставления и цифры, и сторону внутреннюю. К ней атташе относил все факты, раскрывающие суть человеческих взаимоотношений, взаимодействие интернациональных экипажей и психологическую ситуацию в караванах на разных этапах войны.
Да, кептен О'Нил был историком и по крупицам собирал малейшие свидетельства очевидцев, которые, как он надеялся, лягут когда-нибудь в основу фундамента капитальной монографии о войне на море. Еще он надеялся, что история полярных караванов окажется самой трагической и самой интересной главой этой монографии, главой, которая если и не вскроет сложной сущности взаимоотношений между государствами, не отразит все аспекты неминуемых противоречий, то на основе человеческих судеб покажет возможности сотрудничества между нашими народами и отдельными людьми.
"Благие намерения... - думал Арлекин, слушая, как показалось, слишком развернутое "предисловие" О'Нила, начатое буквально в тот момент, когда спина Маскема еще виднелась в дверях. - Благими намерениями устлана дорога в ад..."
- Я отправился к контр-адмиралу Маскему, имея самые благие намерения, продолжал атташе, - и получил красочное описание злополучного похода, после чего попросил поделиться со мной его соображениями относительно причин новой неудачи. Говорю "новой", так как трагедия конвоя PQ-17 до сих пор кровоточит в памяти. - Они отошли и встали у окна, где никто не мешал одному говорить, а другому слушать. Адмирал, намеками и недомолвками, дал понять, что во всех бедах виноваты "тихоходы" и усилившееся давление авиации и субмарин рейха. О'Нил достал из кармана простенький алюминиевый портсигар с изображением крейсера на крышке - обычную поделку флотских умельцев, какие были распространены в Мурманске, и закурил папиросу. - Подарили русские моряки, пояснил, пряча портсигар. - Итак... Маскем ни слова не упомянул о русском танкере, и я бы ничего не узнал о "Заозерске", его истории и о вас, если бы не мои знакомства среди офицеров Адмиралтейства. Тогда и появилась на свет фамилия О'Греди, заинтересовавшая меня в силу понятных причин: мы оба ирландцы, оба имеем отношение к морю..
- И к нынешней войне, - подсказал Арлекин.
- Вот именно! - согласился О'Нил. - Кстати, недавно я побывал в Эдинбурге, разыскал госпиталь и навестил командира фрегата. Вам передали письмо?
- Конечно.
- Ну, а я уполномочен добавить к нему словесный привет и самые добрые пожелания от вашего боевого друга. Он надеется, вы сочтете возможным считать его. Ну, вы понимаете?
